Брусиловская казна (сборник)

Правда в его изложении выглядела так:

– Мой папа – Дмитрий Терентьевич – родом с Урала. Всё имел: землю, скотину, пчелиные ульи – борти. Может, оттуда и пошла наша фамилия… Его родители рано умерли, и он вынужден был жениться: одному с таким хозяйством не управиться… Вскоре на зажиточных крестьян начались гонения, и батя принял решение поступить в военное училище. Закончил его, быстро дослужился до капитана. В 1939 году пехотный полк, в котором он был начальником штаба, направили на Волынь в местечко Олыка. Сейчас всякое пишут, но тогда народ встречал советские войска с цветами и музыкой – я свидетель…

22 июня 1941 года стоял тёплый и солнечный день. Мы собирались провести его на природе, поэтому проснулись чуть раньше обычного. Мама приготовила завтрак, посмотрела в окно и промолвила: «Что-то Митя задерживается!» Как вдруг небо закрыла армада самолётов с крестами на борту. Началась бомбёжка. Мне было девять лет, сестричке Тамаре – пять. Но мама не растерялась и велела бежать к реке, что и спасло нам жизни…

Просидев более двух часов в воде, мы вернулись в дом Кашевских, где снимали комнату. Вскоре пришел отец.

– Настя, собирай детей! Началась война! Сейчас сюда прибудет повозка и два солдата. Они отвезут вас в Киев. Оттуда будете добираться на Урал…

И действительно, через минут пять под нашими окнами остановилась запряжённая лошадьми телега… Попрощавшись с отцом, мы направились в сторону Ровно. От самой Олыки до Цуманского перекрёстка под непрерывным авиационным обстрелом стояла шестикилометровая колона тяжелых танков. Наши воины разбежались кто куда…

На рассвете 24 июня просёлочными дорогами добрались до города Острог. Шли в хвосте уходящей на восток вереницы военной техники. Вдруг небо стало чёрным от самолётов. Посыпались бомбы. Сопровождавшие нас солдаты бросились в рожь; больше мы их никогда не видели. Спустя несколько минут к нам подошли два эсэсовца с автоматами в руках и скомандовали: «Вэк!» С повозки не разрешили взять даже куска хлеба. Сами сели на неё и укатили. Нам не оставалось ничего другого, как вернуться в Олыку. Хозяин дома нас назад не принял… Пришлось жить в костёле, там осталась целой одна комнатка, в которой когда-то переодевался ксёндз. Мама устроилась на работу санитаркой в больницу. Денег ей не платили, зато обеспечили продуктами питания… Что вытворяли эти бандиты – тебе не передать.

Однажды в больницу в шоковом состоянии привезли пациентку из села Жорнище[65], у которой вырезали всю семью… Жаль, не помню ее фамилии. Мама часто брала нас с собой на дежурство, чтобы не оставлять одних, и мы случайно стали свидетелями расправы…

В палату ворвались трое здоровых мужчин, я еле успел юркнуть за штору. Кричат: «Где здесь такая-то?» Мама смолчала, а медсестра указала на ту женщину. Один бандит сбросил ее с кровати и наступил ногой на спину. Второй принялся колотить деревянным молотком по куску жести, как по барабану. После чего раздались выстрелы…

Чтобы ты представил, какой была обстановка в те годы, придётся немного забежать вперёд… Зимой 1943–1944 годов в замке Радзивилла в Олыке располагался немецкий гарнизон. Вокруг него через несколько метров стояли часовые. Так вот… Поляки брали матрасы и целыми семьями ложились им под ноги. Иначе вырежут всех! От мала до велика! Местные бандиты оказались страшнее фашистов…

Но вернёмся в 1942 год. Однажды весной в дверь к нам кто-то постучал. Я посмотрел в окно и увидел соседа с ещё одним крепким молодым мужчиной.

– Открывай, полиция! – кричал он.

Мы отперли дверь.

– Ваша власть закончилась! – сказал здоровяк.

– Я жена простого советского офицера. И никакого отношения к власти не имею, – ответила мама.

Бандит снял с плеча немецкую винтовку и с размаха ударил её в лицо. Я бросился к нему с криком:

– Дяденька, не убивайте мою маму, пожалуйста…

И получил в голову кованым сапогом. Сразу потерял сознание. Когда очнулся, дотронулся рукой до лица. Оно было липким от крови. Мама лежала на полу. Изо рта и носа её текли красные ручейки. Я принёс воды и начал вытирать кровь, но она не реагировала и только хрипела.

Утром побежал к врачихе, живущей неподалёку, и стал умолять её осмотреть раненую. Но та отказалась. На третий день, не приходя в сознание, мама умерла. Соседи похоронили её в общей могиле… Где именно – до сих пор не знаю!

С того дня я стал взрослым человеком. Взял сестричку за руку и повёл её по сёлам просить милостыню. Жили в трубе. Одну сторону её заткнули соломой, чтобы не дуло….

В 1943 году с тяжелым ранением в грудь вернулся из плена отец. Нам он ничем не мог помочь, ибо был сильно истощён, рана постоянно кровоточила. Но когда в 1944 году в Олыку вступили советские войска, папа счёл своим долгом вернуться в строй. Пришёл к командиру и говорит:

– Я капитан Бортнев. Начальник штаба пехотного полка.

На что тот ему ответил:

– Знаю. Только теперь ты не капитан, а старший лейтенант, командир штрафного батальона…

Твой дед дошёл с боями до Будапешта. Там его снова тяжело ранили. Лечился в госпиталях Москвы, Коломны, Зарайска. Домой вернулся только в 1947 году…