Бруски. Том 1

Кирилл не отступал, хотя на торфянике уже работало достаточное число людей. По плану они предполагали в течение месяца вывезти на завод сто тысяч пудов торфа, а вывезли триста тысяч. Оказалось, каждый за этот месяц выгнал тройную норму. Хорошо у них было и в поле. В поле из земли таращился турнепс и зеленело просо. По определению Богданова, турнепс должен был дать пять-шесть тысяч пудов с каждого гектара, и под турнепс готовились длинные канавы, похожие на братские могилы, а под ботву – простые, придуманные Захаром Катаевым, силосные башни. Давыдка же скупал на базарах молодой скот, главным образом волов, и ставил их на откормку в широкие кошары, сделанные из фанеры. Это предприятие оказалось одним из выгоднейших для коммуны: средства на скупку скота были отпущены из области рабочим кооперативом, коммуна должна была вскормить скот, отправить его на убой и за это получить определенный процент – за год тысяч пятьдесят – семьдесят. Кирилла даже пугало – деньги к ним валили со всех сторон. Недавно Птицесоюз отпустил им огромную сумму на разведение кур, гусей, уток. Богданов срочно заложил инкубаторы, отобрал у всех коммунаров кур и глиняные постройки старого дома занял под курятник. Коммунары же переселились в новый дом, уставили квартирки новыми кроватями – и вдруг стали замечать грязь: бабы мыли окна, мели двор, посыпая его песком. А дедушка Катай разбил посередь двора клумбу, насадил цветов и заставил ребятишек поливать и караулить их. Новые коммунары, во главе с артелью Захара Катаева, продали в деревне свои халупы и на вырученные средства заложили двухэтажный, из сосновых бревен, дом. Все шло как будто хорошо. В коммуне стал раздаваться смех, появился задор: каждый, работая, радовался тому, что живет и работает в коммуне. И Кирилл мог бы быть опять довольным, мог бы успокоиться, но то, что крестьяне окружающих сел упорно не шли в коммуну, расстраивало его еще и потому, что он не отыскал основной причины их упрямства. Поэтому он сегодня и заехал в Широкий Буерак. Перед тем он побывал в Алае, в районном исполнительном комитете, где как член ЦИКа проверил работу. Рик уже готовился к осенней посевной кампании, составлял планы.

– Вот, – говорил предрика Шилов, – только составили план – и опять ломай. Составили, указали, что коллективизировано у нас население на три процента, а ты там поднялся и все сломал: гляди – еще семьдесят три артели организовались, теперь у нас коллективизированы сорок восемь процентов. Ты, хоть и член ЦИКа, а согласуй с нами, с планами.

Кирилл на это только покачал головой и спросил:

– Что же вы думаете делать по посевной кампании?

– Семян чистосортных тысяч пять пудов нам надо завезти.

– Откуда?

– Откуда? Это дело не наше. Наше дело плановать, а там, в городе, лучше нашего знают – откуда.

«Бумага заела людей», – решил Кирилл.

С таким впечатлением он отправился в Широкий Буерак.

Оказалось, в Широком Буераке за лето две артели – артель бурдяшинцев и артель «Необходимость» – слились в одну артель «Самосила».

«Конечно, такое название придумал Плакущев», – мелькнуло у Кирилла, когда он прочитал вывеску на коньке избы Митьки Спирина.

Во дворе толпились мужики и бабы, а под сараем, за столом рядом с Митькой Спириным, лениво посматривая на всех, сидел Шлёнка. Митька вертелся на табуретке и тревожно выкрикивал:

– Граждане, не курите, прошу вас: ментом ведь сарай вспыхнет.

А Плакущев уговаривал Шлёнку:

– Мы ведь заодно с вами, – говорил он. – Но всякую штуку ждать надо. Вон яблоки на дереве. Зеленое съешь – пронесет тебя. А созреет – полезность большую для человека имеет. И нам созреть надо. Чего говорить – у вас там, на «Брусках», любо глядеть – рай земной. Рай. И назад возврату нет – отрублено. Да ведь это я могу сказать другому, – кто уразумел. А темный народ «воспитать следует, освободить его от глупого, а потом сказать: «Пожалуйте в коммуну». Не всякого ведь можно в горницу пустить. Вон Епиху Чанцева пусти – он тебе все облюет, обслюнявит.

– Действительно, – согласился в угоду Плакущеву Епиха и заерзал на заднице. – Было дело – на свадьбе… Меня угостили, а я измазал все. Я ведь озорной.

– Вот я и говорю, – чуточку подождав, чтобы слова Епихи дошли до всех, закончил Плакущев. – Не порите горячку. От чистой души тебе говорю: воспитать народ надо допрежь то ись.

Тут вцепился Илья Гурьянов. Он так же, как и всегда, засунул руки в карманы, сжался, точно ему было холодно, – и выдвинул свою линию:

– Я хочу говорить здесь, граждане, не ради красного словца, – начал он, глядя на Плакущева с величайшим презрением. – Есть люди, которые сейчас, припертые, полезут к черту на рога. Как говорят: таракана булавкой коли, и он запоет.

– Зря! Уйми, Никита, ведь отец ты, – с упреком посоветовал Плакущев.

– Чай, вот послушаем, – ответил Никита.