Бруски. Том 1

«Не пропадешь с ним – сильный он! Вот как взял меня на руки и понес. А?»

Как случилось вое это – не помнит… Впрочем, помнит. На троицы «день гуляли в Долинном долу, хороводом песни пели, плясали под тальянку. На тальянке играл Кирилл Ждаркин. Играл он для Стешки… Плясала Стешка. Спина изгибалась пружиной.

«Хорошая Стешка… хорошая», – думал Кирилл и шире растягивал мехи гармони, и громче ревели, бегали переборы по Долинному долу…

И в самый разгар, когда девки и ребята закружились в вихре танца, – из соснового бора вырвался молодой, сочный бас Яшки.

Первая остановилась Стешка, дернула за руку подругу и вместе отбежали в кустарник… Потом… сидела с Яшкой на траве под кустом орешника… Спускалась ночь над Долинным долом. Гремели из дола песни, и крепко целовал ее Яшка…

– Какая грудь у тебя сильная… сильная… А? – И руку за открытый ворот рубашки положила – обожгла рукой крутую грудь Яшки.

– Ах, ты-ы!..

…Ржаниной несло с гумен. Где-то за конопляниками, видно, у амбара Плакущева, протяжно, неумело закричал молодой теленок… Стешка опустила голову на колени, тихо закачалась…

– А-а-а-а! Вот ты где! – раздался голос Яшки из-за плетня. – А я заходил, спросил мать: где, мол, Стешка? Убежала, слышь.

Он перепрыгнул через плетень – и Стешка забарахталась в его сильных руках.»

– Пусти! Пусти! Что ты? Люди увидят!

– А я и хочу – пускай видят… Ты что? Плакала?

За огородами, за гумнами, за соломенными сараями гудел сход.

Яшка посмотрел в ее большие, во влаге, глаза.

– Ну, утрись. Матерью будешь – слез меньше лей: не слезной я тебя считаю.

– Отец! – Стешка засмеялась. – Како-ой отец!

– А что?

– Не от горя слезы, Яша, от радости.

Они травной, колеистой, старой дорогой обогнули гумна, перелезли через плетень огорода и молча подошли к сельсовету.

9

У сельсовета море голов. Направо криулинцы. Тут все: мужики, бабы, парни, девки, старики и даже поп Харлампий. Положив руки на овальную грудь, он уперся глазами в крутой затылок Кирилла Ждаркина. Налево заовраженцы – здесь мужики, парни, и кое-где виднеется голова в косынке. За столом на крыльце сельсовета Жарков – председательствует. По одну сторону его Захар Катаев дремлет, по другую – Никита Гурьянов поводит рыжей бородой и, кажется, вот-вот бросится на Федунова. А у Федунова дрожит в руках протокольная книга, он перекладывает ее с места на место, глотает слова.

– Сошлись, – шепнул Яшка и потянул Стешку в сторону заовраженцев.

В толпе пополз тихий гул. Яшка увидел: в глазах у Плакущева блеснул злой огонек, и губы чуть разжались…

– Так как… как я, граждане… – вытирая пот на лице, продолжал Федунов.

– Закакал! – кинул ему Кирилл Ждаркин.

У Плакущева в смехе заискрились глаза, он посмотрел на Кирилла и снова точно замер. Выкрик Кирилла криулинцы подхватили хохотом, заовраженцы сжались, а Жарков постучал счетами по столу.

Хохот смолк.

– Дождь будет: морит, – послышался со стороны из-за угла сельсовета голос дедушки Катая.

– Должен бы, – ответил дедушка Максим.

– Надо бы, – согласился Катай.

– Эй, вы там, свой митинг открыли, умные головы! – оборвал их сапожник Петька Кудеяров.

«Мирно ведут себя», – думал Жарков, разглядывая широковцев.

Он первый раз видел такое большое крестьянское собрание. И потому он всматривался в каждое лицо, в каждую характерную черточку мужиков, особенно подолгу останавливался на Шлёнке, Кирилле Ждаркине, а когда в толпу врезался Яшка со Стешкой, Жарков задержался на Стешке, потом перебежал глазами на других крестьянок.

– И как я не готовился… то прошу вопросы, – закончил Федунов и сел на стул.

– Эдак… эдак… не готовился, – ковырнул Федунова Петька Кудеяров.

– Знам мы, на что ты готовился…

– Знам…

– Рысака-то нажил!.. – загудели криулинцы.

– Скрывать от вас не намерен… У нас всё налицо! – начал отбиваться Федунов.

«Ну, зачем так грубо? – подумал Жарков. – Надо полегче».

– Не скрывай-ка!

– Вот открой-ка карты свои!

– Ну-ка!

– Товарищи! Нельзя же так… по очереди… просите слово.

– Ну, что ж, – произнес Никита Гурьянов, когда гул смолк. – Раз сказать ничего не может… такой, значит…

Раз лошадь не везет – на махан ее.

– Ого-го… – Шлёнка заржал. – Хотел гору своротить, а зерна не поднимет. Председатель!

– Вы что?… Вы что?… – прорвалось со стороны заовраженцев. – Мудруете что?

– Это вы мудруете, – полетело в ответ. – Головы садовы!

– За его держитесь, живя за версту, а у нас он на лазах. Нагляделись, слава те, господи!

– Граждане-товарищи, – гаркнул Шлёнка и сразу секся. – У меня, – он махнул в воздухе листом бумаги, – у нас, то ись, есть акт ревизионной комиссии.

Плакущев сузил глаза, а Никита Гурьянов ударил по столу ладонью:

– Читай! Просим!

– Просим! – подхватили другие. – Давай!

Шлёнка прочел нараспев:

– «От такого-то числа, стало быть, акт ревизионной комиссии, под председательством…»

Федунов удивленно, будто перед ним малец сразу превратился в верзилу, посмотрел на Шлёнку, потом, крепко вцепившись руками в перила крыльца, процедил:

– Ах ты, вертун!