Бруски. Том 1

– Как оголец: скользит…

– Никита! Никита Семеныч! Вот он, бери…

Никита уже давно заметил, что мужики издеваются над ним, но, сознавая это, он, рыча, продолжал гоняться за Митькой, злясь уже больше на себя за то, что сделал непоправимую глупость. Под конец он совсем пришел в бешенство, стал как вкопанный, закричал, напирая на мужиков:

– Вы что озоруете, а? В толпе кто-то завыл:

– Эй, гляди… в клочья разорвет!

– Вяжи, вяжи его…

– Ты не дерись…

– Эх, кусается пес…

Сдержанный смех смолк. Николай воспользовался суматохой, пустил трактор. Трактор подпрыгнул, заревел, молотилка дрогнула, качнулась и поплыла за трактором, как большая разукрашенная ладья.

– Во-от как! – Никита метнулся и вновь вцепился в задок молотилки. – Не дам!

– Ого-го! – заржали в толпе.

– Упирайся, крепче упирайся!

– Ты, Никита, носом зацепись!

– Ломаю плетешок! – закричал Николай, направляя трактор на плетень гумна Чижика. – Ломаю дерьмо. Ах, жалко тебе дерьма такого?

И не успел Чижик кинуться к плетешку, как трактор тяжелыми колесами раздавил сухой хворост и перетащил молотилку.

– Судом пойду, судом, – пригрозил Никита.

Из-за риги выехал Степан Огнев и тихим шагом проехал там, где прошел трактор.

– Приехал… енерал, – бросил через плетень со своего гумна Пахом Пчелкин. – Баил я, баил, будет вам беда от машины, – он переложил цеп с одной руки на другую и потряс им над головой. – Вот цепом бы вас всех по башкам… И Митька к ним полез… Митька! – закричал он карабкающемуся на кладь Митьке. – Ты чего, голь бесштанная, к ним забрался? А? Вот огреть тебя, огреть, бай. Всех он вас затянул… всех… стрекулист этот, комиссаришка… Всех…

– Митька! – цыкнул Никита, и всем показалось, что он свистнул. – Митька! Подь!

Митька сжался и спрыгнул с клади, пошел с гумна за Никитой, что-то объясняя ему, лебезя, вертясь на ножках в самотканных штанах.

– Утек кутек, – кинул ему вдогонку Николай Пырякин. – Эй, приступай!.. Нечего время терять, бока почесывать. Воюй!

3

На гумне Чижика все были в сборе. Трактор, надрываясь хрипотой, шел вхолостую. Молотилка стояла наготове, разинув рот, дожидаясь первой охапки пшеницы. На макушке клади маячил Яшка. Стеша стояла на подмостках у молотилки, рядом с ней Катя Пырякина. Катя перевязала рот платком, опустила косынку ниже на лоб. Из-под косынки на Сергея глянули черные, в блеске, как сливы, глаза.

У Кати еще совсем молодые, чуть закругленные выступы бедер, упругие, мускулистые, загорелые, точно выточенные из крепкого дуба ноги…

«И как это они стоят на работе вместе? – вдруг спохватился Сергей, припоминая утро, когда с Аннушкой шел на «Бруски». – Неужели Стешка не знает? А Катя действительно красивая…»

– Сережа! Сереженька! – перебила его мысли Стеша. – Сюда! К нам иди.

Она заметила, что Сергей хочет работать, и боялась, как бы мужики не загнали его туда, где он не выдержит, с его белыми руками.

– Ишь чего захотел, – засмеялся Яшка, – на бабью работу. Айда сюда вот… со мной…

– Кишка не выдержит, – прохрипел, широко разевая рот, Шлёнка.

– Это у тебя она нигде не держит: худая… Цепляйся, Сергей Степаныч! – Яшка протянул Сергею черенок вил.

Сергей знал, что на него сейчас все смотрят, и от того, как он поступит, как сделает, – будет зависеть и то, чего он добивался. Он посмотрел на Яшку, вспомнил, как маленьким лазил по срубам, чуть отступил, разбежался – и мигом, царапая себе в кровь руки, взлетел на кладь.

– Эх! – крикнул кто-то. – Вот это да…

– Вот те комиссар!

У Сергея по телу пробежала легкая дрожь. Он посмотрел на Катю. Катя отдернула платок: из-под платка показался улыбающийся рот, тонкие, упругие губы, напомнившие ему надрез на незрелой груше.

«Добрая баба… ласковая… таких мужики любят…» – залюбовался он ею и нахмурился, уже сознавая, что она ему нравится.

– Ну, молодец, вот молодец, – загоготала, входя на гумно, Анчурка Кудеярова. – Вон откуда увидела. Иду, гляжу – ба! Кто это, мол, как кошка?

Сергей заторопил Яшку:

– Начинать давайте.

– Начинать? Не наше дело. Вон хозяин. Коля, скоро?

Николай Пырякин взглянул на Яшку.

– Аль неможется? – и пустил трактор.

Молотилка зашевелила колесиками, застучала ситами, побежали погоны, засвистели, и вдруг все загремело, запрыгало. Молотилка выдохнула соломенную пыль.

Первый сноп с вил Яшки кувырнулся в воздухе и, как человек с крыши, хрястнулся на подмостки. Катя резанула серпом соломенный жгут, двинула Стеше, ловя следующий, а Стеша взмахом руки толкнула распоясанный сноп в пасть молотилки, словно в прожорливую пасть зверя.

Сергей поднял сноп. Руки у него дрожали. Изловчился, хотел так же мастерски, как и Яшка, уложить сноп рядом с Катей, но промахнулся: сноп упал не плашмя, а комлем вниз, ударив Катю колосьями в лицо.

– Спасибо! Угостил! – игриво засмеялась она.

– Фу, черт! – проворчал Сергей, бросая второй сноп, укладывая его рядом со снопом Яшки.

– Вот ладно, – отозвалась Катя.