Бруски. Том 1

«Эх, напрасно открыл затворни», – хотел предупредить Кирилл, но его толкнули, и он вместе с группой мужиков перебежал плотину, принялся рубить лед, думая о том, что, пожалуй, хорошо сделал – не сказал Степану о том, что напрасно открыли затворни: тот мог бы это истолковать по-своему да еще и оборвал бы.

Степан, стоя на плотине, вскидывал руки, точно собираясь ими месить тесто, – командовал, расставляя людей:

– Так, так! Тут становись… Да не топчитесь на одном месте! Чего вы топчетесь, как куры на току! Вот туда, туда бери с собой пяток, Давыдка, а ты, Николай, вот сюда! Бей наперерез… Вот так… Ну, принимайся, дружней!

И сам ломом ударил в льдину так, что лом зазвенел, а от льдины вскинулись ледяшки-брызги, засыпая ему ноги.

Лед напирал…

Он поднимался далеко, выше по реке, шел оттуда медленно, с неохоткой, словно выбирал себе путь, но, дойдя до пруда, вдруг оживлялся – льдины, кружась, начинали метаться из стороны в сторону, прыгали друг на друга, наворачивая горы ступенчатой, рыхлой массы.

Коммунары второй день отбивались от наступления реки: вбивали в мерзлую землю подпорки-быки, кололи ломами, топорами лед, толкали его баграми на песчаную отмель, в открытую пасть затворни.

А лед пер…

И на третий день льдины, как ножами, врезались в грудь плотины. Плотина заревела, словно подстреленная медведица, затряслась, готовая вместе с седым полчищем льда ринуться вниз по течению.

Все эти три дня Степан выкриками, шутками подгонял мужиков и, несмотря на то, что у него самого нестерпимо болела поясница, руки, он был бодр, радуясь тому, что все борются со льдом дружно.

«Вот это армия… дружная, крепкая армия… И меня от них не отдерешь: не пустят… знаю. Да-а…»

Но на четвертый день к вечеру, глядя на то, как огромная льдина со всего размаха стала на ребро и хряснудась на плотину, разлетаясь в мелкие серебристые осколки, – он усомнился: «Осилим ли? И не напрасно ли я велел открыть затворни? Это вызвало движение льда сверху реки, И так хватило бы, а тут еще подбавил… с закрытой затворней легче бы было… А тут?»

Вода через открытые затворни давно схлынула из пруда, осела; вместе с водой осел у берегов лед. На него наскакивали, лезли другие льдины, образуя кругом пруда изуродованную, громоздкую, ступенчатую стену. Стена под напором идущих сверху льдин сжималась, сочась множеством светлых потоков, и медленно, еле заметно ползла на плотину.

«Бели эта махина двинется, – подумал Степан, – тогда не удержать – с корнем срежет плотину… Закрыть затворни? Нет. Тогда вода поднимется и подмоет лед у берегов».

Он посмотрел кругом. Мужики, бодрые до этого, показались ему такими же серыми и рыхлыми, как и льдины. Верно, они с силой взмахивали ломами, топорами, баграми, но лед, казалось, стал упорнее, жестче: он уже не разлетался вдребезги под ударами, как раньше, а крошился и еще с большей силой двигался на плотину.

«Что же делать-то? – подумал Степан. – Может быть, отставить? Всех ведь изломать можно… Ну, нет, нет… Что за чепуха!»

И он вновь принялся колоть лед.

Николай Пырякин со своей группой кинулся вверх по реке. Там, где река узким горлом соприкасается с прудом, баграми они остановили идущие сверху льдины, ставя их на ребра, образуя новую ледяную плотину.

Затор получился удачный: льдины, кувыркаясь, пошли ко дну, быстро перепрудили горло реки. Вода поднялась, хлынула через край берега в стороны, таща и разбрасывая льдины по пойме.

– Вот ладно! – одобрил Степан. – Удержим! Теперь непременно удержим! Приналяг! Приналяг, ребята! Еще маленько!

Но в ночь ударил мороз. Лед, сжимаемый холодом, изогнулся, вспучился, рванулся, снося ледяной затор в горловине реки, и всей массой нажал на плотину.

Плотина крякнула, захрипела, закачалась.

Среди мужиков сначала пошел легкий говор, потом говор перешел в злое ворчанье, затем Шлёнка кинул в сторону топор.

– Я не буду!

У Степана лом дрогнул в руке, глаза наметили точку – затылок Шлёнки:

– Как «не буду»? А кто будет? Дядя чужой?

Шлёнка перепугался, отскочил от Степана, взбежал на пригорок и из тьмы вновь прокричал:

– Не буду… Подыхать… А будь проклята ваша коммуния! Что – душу положить?

– Как «коммуния»? Да ты…

Вслед за Шлёнкой Чижик, скребя сапогами жесткий лед, утонул в темноте.

– Бросай, кому гибель не мила! – донесся из тьмы его голос. – Гляди, сорвет сейчас – костей не соберешь! Кирюш! Брательник!

Кто-то еще крикнул:

– Перед смертью не надышишься. Затворни-то не надо бы открывать!

Степану показалось, что это крикнул Кирилл.

– А-а-а, вот как, – зло произнес он и потянулся в сторону крика.

В темноте, рядом с Сивашевым, колебалась широкая спина Кирилла.

– Не он, – решил Степан и по тому, что смолк звон топоров, определил: мужики бросил «колоть лед.

Степан припал на колени и, весь дрожа, пристальней всмотрелся в тьму. К селу нехотя, раскоряками поднимались в гору коммунары.

«Все… лопнуло! – с болью подумал он. – Ушли!» – и еще раз посмотрел в тьму.

– Степан Харитоныч! Огнев! Рвет! – донесся голос Сивашева.