Брут

Глядя в ночь широко открытыми глазами, Брут еще пытался убедить себя, что ошибся в этих печальных выводах. Неужели всю свою жизнь, все свои мечты он поставил на службу химере? Когда-то в письме к Цицерону он писал, что согласен отдать все, лишь бы боги помогли ему сохранить в душе верность своему делу. Что ж, он действительно потерял все: любимую жену, надежду стать отцом, друзей, иллюзии... Если завтра он вдруг победит, что ему делать с этой победой? Строить новый Рим? С кем? И ради кого? Римлянам не нужна свобода, они хотят только хлеба и зрелищ.

К счастью, его личная свобода все еще при нем. Уж этого богатства у него никто не отнимет. Просить пощады у Октавия он не станет ни при каких обстоятельствах.

...Уже занималась заря, когда Брут ненадолго забылся коротким сном. Он принял решение. Будь что будет, верность же своим нравственным идеалам он пронесет до конца жизни. Боги отняли у него многое, но жажду свободы и чувство собственного достоинства он не отдаст. Никому.

Наступивший осенний день больше походил на зимний. Серые небеса висели низко над землей. Было холодно, как перед заморозком. Над равниной клубился густой туман, поднимавшийся от реки и болот. Вражеские порядки, в ясную погоду хорошо видные со стороны лагеря республиканцев, теперь полностью терялись в белесом мареве. Оценив обстановку, Брут решил, что начинать военные действия сейчас невозможно Надо ждать, пока рассеется туман.

Он сообщил помощникам, что паролем дня будет слово «Аполлон». Какую ипостась божества намеревался он почтить? Его способность рассеивать мрак? Его любовь к искусствам? Или разрушительную мощь великого Лучника, наводящего страх на смертных?[177]

Накануне он под благовидным предлогом услал из лагеря юного Луция Кальпурния Бибула, сына Порции, отправив его на остров Тасос. Значит ли это, что он, не ожидая от сегодняшнего дня ничего хорошего, счел своим долгом заранее позаботиться о пасынке, не желая подвергать опасности его молодую жизнь?

Медленно тянулись бесконечные часы. Из-за плотной стены тумана доносился шум построения: легионы Антония выходили на равнину, занимая ставшие привычными позиции. Эту гнусную комедию триумвиры ломали уже не первую неделю, видимо, находя особенное удовольствие в грязной перебранке, которую с обеих сторон устраивали легионеры. Правда, сегодня оскорбления звучали тише, приглушенные туманом. Наверное, Антоний как раз закончил выступление перед войском. Что и говорить, он умел обращаться к толпе. Воины, плебеи, городская чернь — все они слушали его с неизменным восторгом.

Брут понимал, что тоже должен сказать речь. Но что он мог сказать своим людям? Слова, которые рождались в его сердце, оставляли их равнодушными. Нет, он не станет изливать перед ними душу. Произнесет обычное напутствие перед битвой, состоящее из избитых фраз, зато понятное каждому[178].

Как медленно расходится туман! Время уже близилось к полудню. В рядах республиканцев поднялся ропот. Чего ждет император? Сколько можно тянуть?

От шеренги вспомогательного отряда отделился всадник.

Брут сразу узнал его. Это был галат по имени Камулат, умелый воин и отчаянный храбрец. Увы, человек не слишком большого ума. Приблизившись к Бруту, Камулат громко и вызывающе произнес:

— С меня довольно твоих виляний, император! Я ухожу!

Следом за ним снялась с места и ускакала прочь вся галатская конница. Хорошо еще, что галльские эскадроны не бросились за ними...

В армии Брута это, к сожалению, был не первый случай дезертирства, хотя, пожалуй, еще никто не покидал его рядов столь демонстративно. Но фракийский царь Раскупол ушел и увел своих людей еще несколько дней назад. Эти случаи производили на оставшихся не самое лучшее впечатление.

По плану Брута, первой предстояло выступить коннице. Предполагалось, что всадники, прорвав линию обороны противника, откроют проход, в который ринется пешее войско. Но теперь его собственная кавалерия начала выдвигать новые требования. Мы не двинемся с места, заявили командиры эскадронов, пока нам не расчистит путь пехота.

Брут, с трудом подавив унижение, в последний момент изменил план атаки. Пришлось воспользоваться классическим приемом фронтального наступления. Ни о каких стратегических находках без участия конницы уже не шло и речи. Итак, он возглавит правый фланг, нацеленный на порядки Антония, тогда как на левом фланге, противостоящем Октавию, воинов поведет в бой Мессала. Если конница пожелает сменить гнев на милость, пусть попытается взять противника в кольцо.

Миновал полдень. В небе наконец-то появились робкие солнечные лучи. Вскоре поднялся сильный ветер, окончательно разогнавший облачность. Стало ясно и холодно.