Брынский лес

— Вот то-то и дело, что Господь вас помиловал. Вы его не убили: он теперь у меня в скиту.

— Как так? — вскричал Филипп. — Как же ты мне сказал, Ефрем…

— Сам видел, отец Филипп! — прервал рыжий. — Экое диво, подумаешь!.. Так Гаврила его только что оглушил?.. Ах, Господи!.. Ну, видно, у него лоб-то чугунный!

— Этот слуга стрелецкого сотника, — продолжал Андрей, — рассказал мне обо всем. Коли вы сегодня не отпустите его господина, так он завтра отправится к Куродавлеву; а вы знаете этого боярина: он шутить не любит. Как нагрянет к нам со своими холопами, так вы от него и места не найдете.

— Сохрани Господи! — вскричал Филипп.

— Да, да! — сказал долгобородый. — Коли дадим ему отпор, так он и скит то наш по бревешку размечет.

— А коли покоримся, — промолвил рыжий, — так, чего доброго, он всех начальных людей в скиту, сиречь нас, отдерет нещадно батогами.

— Так мешкать то нечего, — молвил Андрей, вставая. — Я возьму этого проезжего с собою, пусть он переночует в моем скиту… Пойдем, Филипп!

Если вам случилось видеть во сне, что вы приговорены к смерти, или — что еще ужаснее — что ваша земная подруга, которую вы любите более своей жизни, лежит в гробу, что вы не можете ни плакать, ни вздыхать, и с чувством, которому нет названия, с этим чувством вечной, безнадежной скорби, смотрите на ее безжизненное лицо, покрытое смертною бледностью… и вдруг вы пробуждаетесь, и первый взгляд ваш встречает приветливую улыбку той, которая за минуту до того казалась вам бездушным трупом; если вы испытали на себе и весь ужас этого тяжкого сна и все блаженство этого радостного пробуждения, то вы можете иметь некоторое понятие о том, что чувствовал Левшин. Казалось, что могло быть отчаяннее его положения? Ферапонт погиб, он сам под ножом убийц, для которых смерть его необходима, — и вот верный слуга его жив, а он свободен и, может быть, проведет остаток этой ночи под одной кровлей с той, которую и в мечтах своих он не надеялся уж встретить в здешнем мире!.. О, конечно, такие быстрые переходы от совершенного отчаяния к неизъяснимой радости бывают редко наяву.

Когда Андрей Поморянин вслед за Филиппом вышел из избы, Левшин отправился также назад в свою кладовую. Он только что успел спуститься с лестницы, как послышался снаружи звук ключей, и тяжелая дубовая дверь со скрипом отворилась. Филипп вошел первый; он держал в руке фонарь.

— Здравствуй, господин честной, — сказал он. — Я пришел освободить тебя. Не погневайся, батюшка! теперь только узнал… Ах, Господи, Господи!.. Этот безумный старец Пафнутий переполошил всю братию, да каких было дел наделали!.. Вот твой тесак, батюшка, — целехонек!.. Да пожалуй-ка, — продолжал он, поставив свой фонарь на один из сундуков, — пожалуй, я тебе ручки то развяжу!.. Ахти! Да что ж это?.. У тебя руки не связаны!

— Нет, любезный!

— Ах они дурачье, дурачье!.. Посадить человека в кладовую…

— Не бойся! — прервал Левшин. — Все твои пожитки целы.

— Да твоя милость дело другое: вестимо, ты ничего не украдешь, а ведь они сглупа то, не связавши руки, посадят всякого ко мне в кладовую. Ну, случись кто-нибудь другой — так долго ли до греха?.. Здесь всего довольно… Экий глупый народ!

— Пожалуй со мною, молодец, — сказал Андрей, — я отвезу тебя в мой скит. Твой слуга, кони и пожитки, все там.

— Да не обождать ли вам, как начнет светать? — промолвил Филипп, посматривая заботливо на свод сундуки.

— И теперь доедем, — сказал Андрей. — Дорога-то знакомая.

Они вышли на двор. У крыльца большой избы стояла телега, запряженная парой пегих лошадей. На передке сидел тот самый рослый детина, которого Левшин видел на постоялом дворе.

— Ну, садись, молодец! — сказал Андрей Поморянин Левшину. — Поедем!.. Тебе, я чаю, пора отдохнуть: понатерпелся ты сегодня… Ступай, Егор, — продолжал он, — теперь шажком, а как спустимся в овраг, да переедем за Брын, так рысью. Ну, с Богом!

Когда они въехали на противоположный берег оврага и повернули направо лесом по торной и довольно широкой дороге, Левшин сказал своему спутнику:

— Ведь мы, кажется, любезный, не в первый раз с тобою видимся?

— Да, — отвечал Андрей, — мы сегодня кормили вместе с тобою на постоялом дворе… Ну вот, господин сотник, ты все добивался, чтобы я сказал тебе, куда еду. Видишь ли, что мы и сами не знаем, куда нас приведет Господь? Думаешь ехать в одно место, а попадешь в другое.

— Истинно так, Андрей… А дозволь узнать, как по батюшке?

— Зови меня просто Андреем. Ведь при крещенье-то двух имен не дают.

— Мне еще надо много благодарить тебя, — сказал Левшин, помолчав несколько времени. — Если бы ты меня не выручил…

— Так ты бы просидел" взаперти всю ночь — вот и все!

Левшин хотел было сказать, что слышал весь разговор раскольников, но побоялся огорчить этим своего избавителя. Хотя Андрей осуждал и сам поступки своих единоверцев, однако ж, по всему было заметно, вовсе не желал, чтоб посторонние знали, до какой степени дела их преступны и беззаконны.