Брызги шампанского. Дурные приметы. Победителей не судят

– Может быть, может быть, – мне подобные мысли не приходили в голову, и ответить сразу я не смог. Но что–то во мне воспротивилось, пришло ощущение, что истина в другом месте, что его слова если и не фальшивы насквозь, то какие–то надуманные, произнесенные для красоты разговора. Уж кому–кому, а мне–то хорошо известны и чувства, и судьбы, и характеры криминальной жизни.

– Не согласен со мной? – напористо спросил Алевтин, припадая грудью к столу, чтобы поглубже заглянуть мне в глаза и высмотреть там как можно больше, даже такое, что и мне самому неизвестно.

– Мне кажется, что суетная, насыщенная жизнь…

– Только такая и может называться жизнью! – воскликнул Алевтин с каким–то непонятным подъемом и даже глазами сверкнул.

– Возможно.

– Извини, я тебя перебил. – Он приложил к груди ладошку, натруженную штангами, штурвалами, скафандрами, перископами и чем–то там еще.

– Да? – удивился я. – А о чем шла речь? – Когда меня перебивают, я не пытаюсь закончить. Не потому, что так уж обидчив и самолюбив, вовсе нет. Причина другая. Просто оборванные слова уже не имеют смысла. Они были уместны именно в эту секунду разговора, когда в воздухе еще звучало эхо от предыдущих слов, сказанных кем–то. А когда прошло время и о тебе вспомнили, позволили закончить начатое… Оно уже никому не нужно и не представляет никакого интереса. И прерванные анекдоты я не заканчиваю по той же причине. И до споров, когда тебя яростно перебивают, доказывают, убеждают, я не охотник. Мне кажется, еще никто никого ни в чем не убедил. Человек может принять чужую точку зрения, но вовсе не потому, что с ней согласился, скорее, ему просто надоел спор.

– Ты начал говорить о жизни, – напомнил Алевтин.

– А, да… Так вот, мне кажется, что суетная жизнь как раз и не располагает к чувствам и переживаниям. Не до этого. Справиться бы с событиями, поспеть за переменами. А отпереживаем, отмаемся, отчувствуем как–нибудь потом, когда выпадет свободное время.

– Ошибаешься! – закричал Алевтин с таким азартом, что два–три постояльца Дома творчества, которые к этому времени расположились в разных углах столовой, посмотрели на нас с некоторым любопытством. И даже полубанкир–полукиллер махнул полноватой рукой из темного своего угла, где он сидел так, что мог отстреливаться, не опасаясь удара с тыла.

– Привет, – я тоже помахал ему рукой.

– Кто это? – спросил Алевтин.

– Киллер.

– Кто?!

– Наемный убийца. Просаживает гонорар в этих тихих местах. Если нужен – могу познакомить. Берет немного, расплата по факту.

– Это как – по факту?

– После выполнения заказа.

– А если я откажусь платить?

– Тогда тебя он уберет бесплатно.

– Крутой мужик, – словоохотливость Алевтина заметно снизилась. – Опасный.

– Почему? – Я пожал плечами. – Ничуть. Соблюдай законы бытия. Вот и все. Никто тебя не тронет.

– Какие законы?

– Не укради, не обмани, не предай… Расплатись своевременно и сполна. Простые законы человеческого общения. Только в обычной жизни за невозвращенный долг ты кого–то матом посылаешь или в подушку рыдаешь. А здесь все несколько жестче. Но законы те же. Как и тысячу лет назад.

– В страшное время мы живем, – проговорил Алевтин, глядя в густую зелень за окном.

– Время всегда было такое. И всегда будет таким. Пока есть мужчины и женщины, богатые и бедные, пока есть блуд, любовь и деньги. Только сейчас нашему брату журналисту позволили выплеснуть все это на страницы газет, на экраны телевизоров…

– Я вижу, наскучили тебе криминальные темы?

– Ничуть… Хочешь случай расскажу?

– Ну?

– Пришел мужик к другу в гости. Выпили. Не хватило. Хозяин пошел за бутылкой. Возвращается – друг трахает его жену. Заглянул в свою родную спальню, а они там враскорячку. Он тихонько прикрыл дверь, вышел на кухню, открыл бутылку, выпил. Подождал, пока в спальне перестанут покряхтывать, пока закончат. Входит на кухню друг. В трусах. Спрашивает – принес водки? Отвечает – принес. И наливает ему. Тот взял стакан, запрокинул голову, чтобы выпить. Хозяин преспокойненько в беззащитное его, зацелованное горло всаживает кухонный нож. Хороший нож, немецкий. Больше тысячи рублей стоит. Ручка черная, с заклепками, лезвие в сечении клином. Массивный такой нож, у самой ручки широкий, сантиметров пять, наверно, не меньше. Ну, может быть, четыре, – я продолжал рассказывать о ноже, приводя все новые и новые подробности, будто происшедшее не столь уж и важно, а главное – качество ножа, его внешний вид, название фирмы и прочее.

– И что? – не выдержал наконец Алевтин.

– Ничего. Они с женой до сих пор пользуются этим ножом. Нож–то хороший, я сам его подарил.

– А тот? Его приятель?

– Помер. Тут же, на полу. Подергался немного, будто от наслаждения неземного, которое испытывал совсем недавно на чужой бабе. И затих.

– И что? Чем все кончилось?

– Живут, как и прежде.

– Морду жене набил?

– Нет. Только спросил – ну и как?

– А она?

– Средненько, говорит. Ничего, живут. Когда нож на столе оказывается – оба улыбаются, затаенно так, будто вспоминают что–то забавное.

– А труп?

– С балкона сбросили.

– А кровь?

– Смыли.

– И им… Ничего?