Горицкий замысловато крутанул кистью, и оставшийся шар начал вращаться, вытягиваясь вверх. Воздух загудел, и песчинки приняли участие в хороводе, образуя маленький смерч. Веретено кружилось быстрее и быстрее, пока не превратилось в сияющую вертикальную линию; звук перешел в режущий уши визг и оборвался. Монстр исчез.
— И куда вы его? — поинтересовался я вежливо.
— В небытие, — ответил командир.
Часом позже мы шагали по остаткам древнего тракта. Поселок остался за спиной. Улицы изрядно очистились от останков — видать, большая часть трупов участвовала в ночном бою и нашими стараниями домой вернуться не сумела. Мелочь, а приятно. Неплохо бы на обратном пути закончить очистку.
Тракт тянулся на восток, взбираясь на пологие холмы и огибая крутые склоны. Командир неутомимо шагал впереди, ведомый магическим зовом, или как там называется то чутье, которое заставляет Горицкого выбирать направление. Я был доволен уже тем, что не приходилось ломить по бездорожью.
Час за часом, до сумерек "…только пыль, пыль, пыль из-под подкованных сапог…". Поросшие чахлым кустарником холмы медленно уходили назад, сменяясь своими братьями-близнецами. Редкие колодцы, тщательно укрытые массивными крышками, и пересохшие русла речушек, видящие воду только по весне. Казалось, что мы бредем по замкнутому кругу, наколдованному противником, но Горицкий упрямо ломил вперед, и мы тянулись следом, пока не стемнело и не пришло время ночевки.
Ночь прошла незаметно. Даже бесконечные два часа вахты потерялись в черном омуте тяжелого сна, свалившего меня сразу по ее окончании. Следующий день не принес ничего нового. И следующий тоже. Разве что натруженные рюкзаком плечи заставляли с сожалением вспоминать о стремительных выездах на происшествия, характерные для работы с нашей любимой базы. До чего хорошо — с комфортом доехали, разнесли вдребезги и пополам, кого следовало разнести, и снова в уютное гнездышко! А нынче топаешь, топаешь, и конца этому пока не видно. Я начинал злиться: попадись мне сейчас создатель прохода — командиру и вмешиваться не пришлось бы — Олег слегка поджарит, а я слопаю. Живого. Люблю бифштексы с кровью…
Сладкие грезы оборвались, когда из-за придорожных камней поднялись суровые дядьки в измятых от долгой службы латах и с холодным оружием в руках — двое несли толстые копья с широкими листообразными наконечниками, предводитель недвусмысленно покачивал тяжелой двулезвийной секирой, похожей на критский лаброс.
Обладатель секиры сделал пару шагов нам навстречу и что-то спросил хриплым голосом. Слов я не понял, но вопрос прозвучал достаточно грозно, чтобы угадать в дядьках не то пограничный дозор, не то местных разбойничков. В первом случае он интересовался документами, во втором — содержимым наших кошельков. Впрочем, не мое это дело — головы им поотрывать недолго, была бы команда. Я вопросительно посмотрел на командира. Тот, словно в раздумье, плавно повел в воздухе рукой и попросил встречающих на русском:
— А повторить нельзя?
Латник ответно нахмурился, но вопрос повторил, сопроводив недвусмысленным потиранием сложенных щепотью пальцев. Ага! Тут даже мне стало все понятно.
ГИБДД в действии. Наверное, эти ребята вконец оторвались, если их перекинули на такую безлюдную трассу. Правильно, борзеть тоже с умом надо.
Горицкий внезапно просветлел лицом и, обернувшись к нам, негромкой скороговоркой пробормотал заклинание. В голове моей что-то щелкнуло, и слова латника обрели смысл:
— Предъявляйте подорожную, варвары, или платите! Империя халявщиков не любит!
Помощнички с тяжелыми копьями угодливо заржали.
— Может, я ему морду набью, что скажешь, командир? — спросил я с надеждой.
Латники напряглись, и я сообразил, что они тоже поняли сказанное. Черт! Надо было предвидеть. Петрович люто зыркнул в мою сторону, и я отступил за широкую спину Свиридова.
— Не обращайте внимания: молодо-зелено. — Горицкий ссориться с бойцами не спешил. — Мы идем издалека, здешних порядков не знаем…
— Все, отгулялись, голубчики, — злорадно фыркнул предводитель, — теперь пойдете с нами… Сотник разберется, что за птицы здесь лазить повадились. Молодо-зелено, говоришь? Ничего, в каменоломнях ума наберется!
— Да пошел ты, засранец! — Я снова выскочил вперед, не выдержав откровенного издевательства. — Я тебе твой топорик сейчас в пасть запихну, посмотрим, что тогда запоешь!
— Тьфу, придурок, — скривился Петрович, обернувшись ко мне, — они бы нас довели куда надо, а там бы разобрались, кого месить, а с кем за руку здороваться. Теперь этих положим, а затем выяснится, что они и есть наши единственные союзники. Кто тебя за язык тянул, а?
— Бросай железо на землю, мужички, — проникновенно обратился он уже к страже, — для здоровья полезней будет.