Запаршивел Полежаев, заскучал. Опять к цыганам сходил, опять черта видел. Черт теперь не со шкапа, а из телевизора смотрел. То про Хаттаба говорил, то про Буша, а то про поддержку отечественного автопрома. Один раз из-за черта вроде Путин проглянул, да тут же исчез.
С чертом не так скучно было. Полежаев ему на бубене играл, черт, бывало, пел. Зычно так, с душой. «У нее глаза – два брильянта в три карата». Полежаев раз заплакал даже – больно красиво было. Потом в просветление взял словарь, посмотрел – маленькие какие-то глаза получаются. Оно и то – черт ведь.
Сволочь.
Цыганы Полежаева узнавать уже стали. Поясок от куртки вернули; не надо, говорят.
А однажды проснулся Полежаев, видит, а бубена нету.
В шкапе смотрел, в холодильнике, под диваном и в туалетной комнате – нигде нету бубена.
И умер.
А потому это смерть его приходила.