Бубенчик

Водрузив наконец на верхушке журавля сплетенный Каролиной венок и отмывшись добела, мастера переоделись и уселись за стол, чтобы отметить радостное событие. И когда Григене завела разговор о плате за тяжелую работу, Улис толкнул Вилимаса в бок, и тот выложил ей все, о чем они меж собой договорились. О тех двух сотенных, которые друг обещался дать в долг, и еще о той сотне, что соседи могут наскрести, если хозяйка разрешит им пользоваться своим колодцем…

– Вроде не к лицу мне за воду деньги драть, – сникла Григене. – В жизни про такое не слыхивала.

– Можно, конечно, и по-другому эту сотню раздобыть – буду колодцы копать, – произнес Вилимас. – Да только я знать хочу, что у Каролины на уме. Коли ей дружок мой больше по душе…

– Постой, – перебила его мать, – надо будет, спросим и ее. Ну, скажем, наскребешь ты с горем пополам эти деньги (спасенья уж нет от этих невесток!). Так ведь жених ты как-никак, надо бы и самому какой-никакой прибавок в хозяйство наше внести. Глядишь, дети появятся, да и обо мне, старой, заботиться придется, избу новую ставить… С пятью-то пальцами тут не перебиться.

– А как же вы, вдова с четырьмя ребятишками на руках, концы с концами сводили? – усмехнулся Вилимас.

Но Григене в ответ лишь раскудахталась, словно несушка на яйцах:

– Ну и что же?! Вот поэтому-то я и не желаю такой судьбы своей дочери! Хватит с нас, спасибочки…

Улис, который все это время сидел как на горячих угольях, с трудом дождался, когда приятелю нечем стало крыть. Он перевел дух и вытащил из-под лавки свою видавшую виды котомку. А из той котомки, словно зайчонка за уши, выудил узелок, развязал его и со звоном брякнул о стол. А было там десятка три старинных золотых дукатов и без счету мелких серебряных монет – точно крупную рыбину от чешуи очистили.

– Не спрашивайте, откуда и как достал, – глухо произнес Улис, – только вот вам крест: не украл я их, в долг не взял, и вообще…

– Так вон оно что, – догадался Вилимас. – Оттого он и не в себе был, что клад нашел, чертов сын!

– Чего ради ты их выложил? При всех-то зачем? – всполошилась Григене, схватила блюдо и накрыла им деньги. – Доченька, скажи что-нибудь. Даю тебе теперь полную свободу. Выбирай, кто тебе люб.

Где ж тут выберешь, если маменька всем телом на перевернутое блюдо навалилась… А Вилимас, бедняжка, зубами все пытается вытащить занозу из шершавой ладони и уж так тоскливо смотрит, что погладить его хочется. Улис, что и говорить, пригожей его, волосы барашком кучерявятся, да и одет опрятнее… К тому же при таких деньгах разве лучше найдешь?

– А почему бы нам, мама, – невпопад вмешалась Каролина, – почему бы нам не расквитаться с Вилимасом за этот колодец? Давай возьмем и раскошелимся на сто рублей… Пусть всем будет хорошо.

– Не спеши, не твои пока эти деньги, – совсем распласталась над блюдом Григене. – Ишь какая добрая! Ты сначала братьям помоги расквитаться. А уж коли и останутся крохи, так ведь опять же поросят осенью купить надо, чинш выплатить… А колодец тот ведь вдвоем копали…

– Да будет вам, – подал голос Вилимас, которому так и не удалось справиться со своей занозой. – Лучше бы о свадьбе потолковали. А что до того колодца, пусть это будет мой подарок… Каролине и Улису, приятелю закадычному…

– Ты куда это собрался? – забеспокоился Улис. – Оставайся. Обещал ведь сватом у меня побыть.

– Пусть отправляется, не удерживай, – вмешалась Григене. – Ведь сердечко не хвост овечкин. Да ты, Вилимас, не тужи, будет и на твоей улице праздник.

– Ну уж дудки! – отрезал тот. – Не рядись, ворона, в павлиньи перья!

Очутившись за дверью, поглядел парень окрест с вершины холма, с аистом побеседовал («Ты чего это, брат, такой замурзанный, уж не колодец ли копал?») и, поостыв, принялся рассуждать, что всё обернулось не так уж плохо, как поначалу казалось. Такому совестливому, как он, лучше уйти, оставив Каролину в обнимку с Улисом, чем объедаться тещиным борщом и знать, что его друг бродит один-одинешенек по свету. Ведь рано или поздно вспомнил бы он про Улиса, которому многим обязан, и поперек горла встали бы ему те борщи, жестче кочки придорожной показалась бы пуховая подушка.

Наутро новоиспеченный зять, видно с похмелья, поднялся позже обычного и обнаружил, что Вилимаса уже нет рядом. Исчезли его одежда, сапоги, котомка под лавкой. Григене вышла во двор и сразу заметила след, тянущийся по росистой траве от избы до самого колодца. Женщина не на шутку перепугалась. Мало ли какая дурь человеку в голову взбрела, а ну как утопился? Ведь давеча сам смеялся: «Вот выкопаю колодец да и утоплюсь в нем, коли Каролина за меня не пойдет…»

Но Улис поспешил успокоить тещу: следы-то у колодца не обрываются, дальше ведут, Вилимас, наверно, подходил поглядеть, сколько воды за ночь прибавилось, а то и напиться решил перед дорогой. Вот здесь он обошел холсты, которые Лина забыла убрать с вечера, прошел огородами, мимо хлева, вышел на тропинку, а оттуда не иначе, как под гору направился, на большак…

Славная получилась свадьба у Каролины и Улиса. Люди с завистью судачили меж собой: