Анджела Георгиевна тут же поставила диагноз:
– Венечка, у тебя очень сильная простуда, и поэтому ты, как бы, бредишь наяву! Сейчас же закутайся в одеяло, а я сбегаю за нашим фельдшером!
Это решение «мамахен» Твикса очень напугало.
– Ма, не надо фельдшера! – замахал он руками. – Она мне вот такенный уколище влупит! – Твикс пошире развёл руками, показав размеры шприца.
– Венечка, я тебе обещаю, что не будет никаких уколов. Пусть она тебя просто посмотрит!
– Ну, если та-а-а-к… Ладно, зови! – нехотя согласился Венька.
* * *
* * *
Минут через пятнадцать Анджела Георгиевна вернулась с сельским фельдшером Вероникой Александровной, уже пожилой медработницей, всю жизнь проработавшей в Зазабузовке.
– Вот, посмотрите, Вероника Александровна, у моего Вени очень сильная простуда и возникший на этой почве какой-то непонятный бред. Ну, моего Веню вы хорошо знаете – он, такой, подвижный, развитой мальчик…
– Да-а-а… Уж, кого-кого, а вашего-то Веню я знаю о-о-о-чень хорошо… – с какой-то непонятной интонацией в голосе подтвердила фельдшер. – Уж, что развитой он, то – развито-о-о-о-й…
При этих словах Венька отчего-то стал весь красный, и с головой закутался в одеяло. А Анджела Георгиевна, успев заметить ставшее пунцово-красным лицо своего сына, издала отчаянный вскрик:
– Вот! Видите? У ребёнка сильнейший жар! Вон, лицо какое красное!
Но Вероника Александровна ответила на это с олимпийским спокойствием:
– Лицо красное вижу, только это не от простудного жара. Это у вашего Вени наконец-то совесть проснулась, и ему впервые в жизни стало стыдно за некоторые свои слова и поступки. Правда, Веня? – она добродушно улыбнулась, и потрогала лоб Твикса своей пахнущей лекарствами рукой. – Температура у него нормальная. Ну-ка, послушаем лёгкие… Где там мой фонендоскоп? Ага, вот он. Ну-ка, дыши… Не дыши… Дыши… Не дыши… Нет, здесь всё нормально. Рот открой и скажи: а-а-а-а…
– А-а-а-а… – послушно протянул Венька, но тут же поспешил сказать. – Вероника Александровна, простите меня, пожалуйста, за тогдашнее. Мне очень стыдно за то, что вёл я себя тогда так по-свински. Честное слово, я больше не буду!
– Хорошо, Веня, я тебе верю, – снова улыбнулась Вероника Александровна, – Анджела Георгиевна, напоите сына чаем с мёдом и малиной, поставьте пару горчичников, и, я уверена, ему этого будет более чем достаточно.
– Как?! И это – всё?!! – у Анджелы Георгиевны от услышанного даже перехватило дыхание. – Ребёнок тяжело болен, у него явный бред – вы же слышали, что он сказал? «Простите», «я больше не буду»… ТАКОЕ Веня мог сказать только в бреду. Я на вас так надеялась! А вы – «чай с малиной», «горчичники»…
– А вы хотите, чтобы я прописала ему кучу таблеток и дюжину дорогущих уколов? – фельдшер с укором посмотрела на «мамахен». – Думаю, его здоровью это навредит куда больше, чем придуманная вами простуда.
Донельзя возмущённая Анджела Георгиевна гневно выпалила:
– Вам надо работать не медиком, а ветеринаром!!!
При этих словах Венька снова жутко покраснел и, с упрёком сказал:
– Ма-а-а! Ну, как тебе не стыдно?!
– Вот видите? Видите?! – Анджела Георгиевна с горделивым видом ткнула в сторону сына указательным пальцем. – И вы хотите сказать, что это не горячечный бред?! Такого от него я не слышала ещё никогда! Вот!