Бублики-нолики

Алеша вдруг начал понимать смысл чуть глуховатых гортанных звуков, которые издавал Гаврилыч.

— А ты сам, падла, куда из машины подевался? — перебил он бесконечно повторяющиеся вопросы. — Мы с Равилем совсем одурели, пока думали, где тебя искать?

— Как куда? — Зализняк осекся и перестал хрипеть и брызгать слюной. — Туда же, куда и ты, Леха. Оглянись, парень.

Посмотрев вокруг, Алеша с удивлением отметил, что сидит не в броневичке, а на улице, причем не где-нибудь, а на лестнице спиной к самому Белому дому. Знакомые контуры здания покрывала редкая серо-зеленая пелена, впрочем, и сам Зализняк, стоявший в своих галошах перед Алешей, был какой-то ненастоящий, плоский, словно обсыпанный зеленой пудрой.

— Слышь, Гаврилыч, объясни спокойно, в чем дело? Чего тут происходит?

— Чего-чего! А то, что накостыляли мне по первое число!

— Кто?

— Мужик тощий, и с ним девка одна. Зеленые. Сначала приставили нож к горлу, видать замочить хотели, а потом в дом завели. Только не этот, — Зализняк махнул в сторону Белого дома, — а в другой, ну, тот, который на стодолларовой купюре нарисован, и заставили бублик в какую-то дурную машину совать. Это, говорят, не бублик, мол, а суперноль, который поможет нам в твоей стране жить припеваючи. Идиоты! А потом из этой машины десятитысячные купюры посыпались, а потом они, сволочи, мне почки отшибли, и… — Зализняк, который по мере рассказа говорил громче и громче, вдруг замолчал, словно поперхнулся.

Алеша, до того внимательно слушавший рассказ товарища по несчастью, повернулся назад, куда, не мигая, смотрел Гаврилыч. Контур Белого дома стал четче, поскольку за ним выросла огромная сплошная стена оранжевого пламени. С огромной скоростью она двигалась прямо на инкассаторов и громко жужжала, словно миллион откормленных мясных мух. Огонь быстро охватывал все: флаг на крыше, само здание, деревья и гранитную лестницу.

Вниз по еще не охваченному пламенем нижнему пролету лестницы, согнувшись под тяжестью мешков, бежали парень в котелке и тонконогая девка в платье с черным пояском. Почти у самого конца лестницы парень споткнулся, котелок с его головы слетел, обнажив блестящую лысину, и покатился, смешно подпрыгивая на ступеньках. Один из мешков раскрылся, и оттуда вывалились какие-то мелкие бумажки. Парень и девка принялись было их собирать, но не успели. Пламя моментально накрыло их своим плотным покрывалом. Вместе с визгом горевших людей на оцепеневшего Алешу накатилась волна нестерпимого жара.

— Гаврилыч, сматываемся! — истошно заорал Алеша и, обернувшись, увидел, что напарник уже бежит с максимальной скоростью, с какой позволяли его дурацкие галоши, по направлению к огромному перевернутому серебристому конусу, упиравшемуся в близкий горизонт. Алеша припустил за ним.

11

В здании, где размещалась булочная Модеста Эдуардовича Бизина, действительно был просторный подвал, и седоусый директор действительно проводил там много времени. Но он не использовал подвал для тайного печатания денег, совсем нет.

Модест Эдуардович любил разводить грибы, и это было не сиюминутное хобби, а давняя всепоглощающая страсть. Два года назад в подвале булочной он оборудовал целую плантацию, где в ящиках с землей и перегноем росли корявые вешенки, конусообразные веселки и плотненькие шампиньоны. Все свободное время и даже обеденные перерывы он проводил в сыром, пахнущем прелой листвой подвале. Здесь у него была своя установка по поддержанию постоянной влажности, терморегулятор и даже воздушные фильтры. Бизин растил грибы не для продажи или пропитания, а исключительно ради удовольствия. Весь регулярный урожай он отвозил теще в Бибирево на переработку, но никогда не ел приготовленных ею многочисленных грибных салатов и рагу.

Модесту Эдуардовичу безумно нравилось наблюдать, как появляются сначала чуть приметные белесые бугорки, потом они становятся белоснежными шариками, шарики удлиняются, наливаются и становятся плотненькими конусами, потом эти конусы раскрываются, почти как зонтики, и на свет появляется Его Величество Гриб. Бизин каждый раз тщательно прослеживал весь путь развития от малюсенького плодового тельца до половозрелого гиганта и никогда не уставал восторгаться синхронностью и быстротой происходящих изменений. «Ведь все само, само! Само растет! Я только выключателями орудую», — думал Бизин, когда входил в подвал и включал рассеянный свет над рядами ящиков с землей.

Но сегодня, в обеденный перерыв спустившись в свое поддомное святилище, включив освещение и начав традиционный осмотр ящиков, Модест Эдуардович громко ойкнул от неожиданного зрелища. В самом урожайном ящике, состав почвы в котором он кропотливо подбирал несколько месяцев, среди густой поросли двухдневных веселок торчали два необычных одинаковых гриба. Были они ростом около двадцати сантиметров, с изумрудно-зелеными шляпами, на которых редким ежиком торчало множество тонких булавчатых выростов с сиреневыми нашлепками на концах.