Бубновый валет

– Очень признателен вам, – рассмеялся Сергей Александрович. – Ну и как ваша жизнь драгоценная, Василий Николаевич, протекает?

– Вашими молитвами, Сергей Александрович…

– Это уж точно, нашими молитвами. И в особенности – моими, – опять рассмеялся Сергей Александрович. – Ты хоть понял, говно невесомое, что нами брезговать и нас обижать не следует? Или до тебя и теперь не дошло?

– Значит, это вы… – имя Юлии я вымолвить не смог и замолчал.

– А кто же еще-то! – чуть ли не вскричал Сергей Александрович. – Я же тогда, Васючок, говно в проруби, сказал: пожалеешь, что принялся передо мной выеживаться. И предупредил: разговор наш будет иметь продолжение. Мы еще с тобой встретимся…

– Если меня отвезут к вам под конвоем, – сказал я, – то, значит, и встретимся.

– Ишь ты неприступный какой! Ты повыкобенивайся, повыкобенивайся! Давай! Ты еще сам приползешь к нам с пожеланием оказывать посильную помощь… Ты сейчас где? Ты в углу! В углу ямы помещика Троекурова, и к тебе медведь подпущен. Но ты не Дубровский и не располагаешь револьвером. Раньше тебя, при твоей невесомости, и ухватить было не за что, а теперь-то мы тебе в яму веревку кинем, ты сам за нее ухватишься и выползешь к нам…

– Предпочту оставаться в яме, – угрюмо сказал я. – Мне теперь все равно.

– Из-за бабы-то? Ты еще больший слабак, нежели я думал.

– Нет, уже и не из-за бабы. Из-за себя. Из-за своих соображений о сути жизни. И вот чего я не могу понять, я не лукавлю, отчего это вдруг я, пустышка, червяк, говно невесомое, ввел вас в такое раздражение или даже в злобу, что вы, аки титан Зевсов, пыжитесь, усилия прилагаете, чтобы меня истоптать или уничтожить? В чем ваше удовольствие? Тут, можно предположить, содержится нечто болезненное…

– Удовольствие! Да тобой подтереться противно!..

– Но вот вы звоните мне зачем-то…

– А затем, чтоб ты знал, что каждый, кто уклоняется от служения пользе и мощи Отечества, спокойно жить не должен. Мы еще про тебя такие достоверные сведения разбросаем, что ты за веревку все же ухватишься!

– Я ею лучше удавлюсь.

– Твое дело. Но будешь дурак! Ты теперь злишься на все и на всех. Окажись я рядом с тобой, ты бы кинулся на меня со своими кулачищами и стал бы забивать насмерть! Впрочем, я ведь тоже не хил и обучен разным фокусам…

– Нет нужды бросаться на вас. Зачем? – сказал я. – Мне известны пророчества Матроны. В частности, и относительно вас. И достаточно.

– Какой Матроны? – удивился ловец человеков.

– Была такая пророчица. Матрона, – сказал я. – Ее опекали. С ней общался Иосиф Виссарионович. По делу. Вам-то положено было бы о ней знать.

Некоторое время Сергей Александрович молчал. Потом спросил мрачно:

– Ты опять дерзишь, что ли?

– Упаси Боже, – сказал я. – Но мне удивительно, что вы именно теперь-то на меня дуетесь? Мордой прокатили меня по столу. Сами-то, может, за проведенную операцию звездочки две получите. И при этом воспользовались моим именем и моей честью. Может, и генералом со временем полагаете стать, а на меня дуетесь…

Сергей Александрович рассмеялся.

– Ну ладно, Куделин, – сказал он. – Думаю, что нам с тобой еще придется свидеться.

Разговор, естественно, не улучшил мое настроение. Сведения, как и обещано, разбросают. Какими же крючками и веревками добывал Сергей Александрович сотрудничество Бодолина, достойного иметь псевдоним, и куда направлял его усердия? Мне было страшно выходить из своей коморки. Все в мире стали моими недоброжелателями. Все могли презирать меня. Тыкать в меня пальцами:

Он (я) посадил двадцать (или сколько там?) свободомыслящих личностей. Не пожалел даже свою Цыганкову. Мерзость какая!… Погоди, Цыганкову никто не сажал, отчитывал я себя. Но зачем я ляпнул про Матрону, начались новые сокрушения. Мальчишество глупейшее! И сейчас же пришла уверенность в том, что и Ахметьев, вовсе не опасавшийся соседа Чашкина, подозревал во мне подлеца, а потому и наградил меня сведениями, несомненно ценными для таких, как Сергей Александрович, для всей их породы, чтобы потом выяснить, куда подаренные сведения утекут и где выплывут. Я в день беседы такую возможность не исключал, а сейчас отношение ко мне Глеба Аскольдовича, его подозрения и подвохи казались мне совершенно очевидными. Вот только цели подброса мне Ахметьевым фантазий, чуть ли не болезненно бредовых, с пророчествами Матроны и о вожделении стать осознающим себя Призраком-Исполином, так и оставались мне неясными. Но и пытаться разъяснить их заново я не был намерен. И никто ни слова из меня о разговоре с Ахметьевым не вытягивал, а я сам взял и проболтался про Матрону. Да и кому! Мальчишество, сопливое мальчишество! Но как тут можно было допускать мальчишество – в мои годы Михаил Юрьевич уже писал историю Печорина!