Бубновый валет

Вспомнив про Галетова, к телефону усадили опять Башкатова. “Алексей Софронович! Алексей. Софронович! – бодро начал Башкатов. – Я вас разбудил.. Извините.. Куда же вы?.. Подождите…” Он зажал рукой трубку, обратился к компании: “Пошел за халатом… Что говорить-то?” И тут нелепейшее пришло в голову не одному, а нескольким. Затараторили: “Некролог… в “Правде”… Завтра… подпись…” Более Башкатову ничего не надо было подсказывать, он аж подскочил от удовольствия и немедленно продолжил развлечение: “Алексей Софронович! Алексей Софронович!.. Вас беспокоят из ЦК партии… Филатьев… еще раз извините за столь поздний звонок… Но ситуация чрезвычайная… Поэтому мы и посчитали необходимым обратиться к вам… Вы ведь друг… Лучший друг детства, вы говорите?.. Да, да, мы знали это… Мужайтесь.. Случилось несчастье… Да, с ним… Трагедия… У вас было предчувствие? Вы хотели его предупредить?.. Конечно, конечно, предчувствие лучшего друга естественно и объяснимо… Как это случилось? Автомобильная катастрофа, подробности мне неизвестны, знаю только, что на подъезде к Москве… А звонок наш вызван еще и деликатным обстоятельством… Завтра некролог в “Правде”… Сами понимаете, какие подписи под ним будут… и вот…” Сразу же последовали комплименты дружеской верности Галетова, его творческой значительности (“Нет, нет, не скромничайте!”), и была высказана надежда, что Алексей Софронович согласится и его фамилию назовут в списке выражающих соболезнование. “Да, некролог вышел человеческим, и под ним можно разместить подписи сподвижников умершего… Мы понимаем, Алексей Софронович, – заключил Башкатов, – вы взволнованы, а потому даем вам время подумать, но не более получаса, вы нам перезвоните и сообщите о своем решении, запишите наш номер…” Дело было сделано. Можно было обзванивать других забытых, Галетова разыграли. Отметились. Продолжения не ждал Галетов, как существо разумное, обязан был прочухать и сообразить, что номер ему дали никакой не цэковский, а останкинский, Оси Герасимова, хорошо ему известный. Наконец, он мог полететь на квартиру друга детства утешать вдову и чад малых. Но через полчаса Галетов позвонил именно в ЦК. “Товарищ Филатьев! Товарищ Филатьев! – заспешил Галетов. – Я согласен! Я, конечно, согласен! Это такая утрата… И для страны… Сейчас я вспомнил, как мы после пятого класса отправились в ночное…” – “Извините, Алексей Софронович, – сухо оборвал его Башкатов. – Спасибо вам за согласие, но на беседу с подробностями у нас нет сейчас времени… На Новодевичьем?.. Да, на Новодевичьем… И попрошу об одном. Никому из знакомых не сообщайте о нашем звонке. Список, сами понимаете, ответственный, все члены Политбюро. Ваша подпись уместна и заслуженна. А сколько сейчас обнаружится обойденных или обиженных. Поэтому просьба и телефон наш никому не открывать…” – “Конечно, конечно! – Галетов, возможно, стал креститься. – Никому ни слова! Ни слова! Ни циферки! Я понимаю, понимаю!” Да чтобы Галетов смог придавить свою натуру и утихнуть на ночь?! Ведь только теперь до него, наверное, начало доходить, какая удача на него свалилась. Он попадал в главный список страны, в историю попадал. Первым в списке, по рангу убывшего, естественно, пойдет Брежнев. А уж за Леонидом Ильичом-то последуют какие имена, какие фанфары и трубы! А после вождей перечислят цвет государства, всего-то будет немного, человек тридцать, а то и меньше, двадцать пять – двадцать два, и среди них он, Галетов. А вдруг еще и распорядятся пустить всех по алфавиту, тогда он окажется впереди Келдыша, Федина, Симонова, Шостаковича! Разве мог он ждать до утра! Наверняка схватил телефонную книжку. Озорники с Башкатовым во главе уже не были рады своей затее.