Бубновый валет

Недели за две до отлета в Москву меня послали в Тюмень на областной молодежный актив. От магистрали, естественно. Там я попал в одну комиссию с доцентом истфака Тюменского пединститута Семеном Григорьевичем Кривозубовым. При рассмотрении вблизи заматеревший Семен Григорьевич оказался Семеном Кривым Зубом с нашего факультета, членом бюро, на три курса старше меня. В сытом вечернем разговоре Семен поинтересовался, как у меня дела. Я рассказал. “Крижанич – мое удивление! История, наука – и есть удивление! – витийствовал я. – То есть радость занятия историей – в удивлении!” – “У тебя же на докторскую хватит!” – воскликнул добрейший Семен. “Да я это – для себя, удивившегося, или для справедливости какой-то, а не ради всяких диссертаций!” – искренне взгорячился я. “Одно другому не мешает”, – рассудил Семен. “Может быть, может быть, – неуверенно выговорил я. – Пожалуй… Пожалуй, в аспирантуру Томского попробую обратиться…” – “Почему же Томского?” – “Говорят, там либеральнее”, – сморозил я. “Да чем же томские-то либеральнее наших? – обиделся Кривозубов. – Чего ты нас-то боишься?” Я сказал, что Крижанич – недиссертабельный. Семен рассмеялся. “Конечно, – помолчав, сказал он. – Ежели ты его вставишь заглавным в тему, ты и до Томска не доедешь. Но если его упрятать под каким-либо занудливым названием, то все и проползет… А для нас – чтоб еще была Тюмень… У нас люди ревнивые… Тобольск, конечно, столица, бывшая… Но Тюмень – мать городов сибирских, основана на год раньше Тобольска… Вот и кумекай…” Кривозубов призывал меня быть циником. Но ведь и Крижанич советовал не придавать важности внешнему. И я сотворил название темы: “Взаимовлияние славянских культур в развитии Тюменского края в XVII – первой половине XVIII столетия”. Крижаничу я при этом был намерен не допустить ни малейшего ущерба. Он прочно, без занозинки умаления, стоял в линии Крижанич – Корнилий – Павел – Ремезов (вблизи него – Елагин) – царь Петр – митрополиты Лещинский и Рогушанский, барокко, русское, польско-украинское, сибирское. Кривозубов возрадовался: “Дерзай! Подавай заявление, предметы подтяни, сдавай!”

Вспомнилась Юлия Ивановна Цыганкова, советовавшая подтянуть английский именно ради поступления в аспирантуру. В каком веке это было? Но вот прошли месяцы. И тема моей кандидатской была утверждена на Ученом совете. С единственной поправкой. К сочетанию “Взаимовлияние славянских культур” было добавлено слово “братских”.

Я тут же отправился на почту. Хотя спешить не было никакой нужды. Телеграмму хотел составить из слов: “Мешок фасоли перебрал”. Раздумал. Итог, что ли? В словах же “Первый мешок фасоли перебрал” учудилось хвастовство, обещание подвигов в грядущем. Смущала и категоричность придуманного. Но посчитал, что не должен думать о том, прочтет ли меня адресат сегодня или через год. И тем более не должен думать, вызовет ли брезгливую усмешку моя телеграмма и не потребует ли некто от адресата неприятных объяснений. На зеленоватом бланке я вывел: Нужна Куделин.

***

Как поется в дворовой, даже подворотней песне: “Пролетели годы и десятилетья…”

И вот я, Василий Николаевич Куделин, снова проживаю в Москве, а теперь и держу в руке глянцевый прямоугольник с почтительным приглашением посетить презентацию телевизионного сериала. Презентацией намерены обрадовать нас в Киноцентре на Красной Пресне с итальянским рестораном “Арлекино”. Приглашение послано, естественно, на два лица, и жена сопроводить меня согласна. Я полагаю, что удивил бы по-прежнему терпящих мое повествование читателей или хотя бы единственного из них, продолжающего терпеть, если бы сообщил, что зовут мою жену иначе, нежели Виктория Ивановна.