Будь драконом, человек!

Ускоренно стартовав с планеты, мы оставили несколько дружественных мне Коконов, пару близких людей на поле боя и спешно ретировались, нарушая все принятые правила, к входу нужной нам «червоточины». К счастью, корабль, принадлежащий к высшему руководству Корпорации, имел приоритетный статус, а преследователи не догадались выставить барьеры на всех направлениях. Поэтому, ломая пространство, мы без особых помех рухнули в обозначенный, светящимися в черноте космоса, сигнальными фонарями устье канала, ведущего в систему Глизе.

Дальше все было делом техники. Вынырнув через неизвестное количество времени – никто и никогда не мог вычислить, сколько все-таки происходило времени во время перехода, мы были остановлены системой планетарной охраны. Десяток роботизированных боевых станций, руководимых Главной артиллерийской Базой, охраняли выход «червоточины». Настроенных, хвала моей предусмотрительности, на биополе моего мозга.

Благополучно миновав охрану, мы отправились на планету. Оставив за собой бездну возникших проблем…

Я говорю – мы, хотя правильнее было бы сказать они – мои доблестные и верные соратники. Я же, полумертвой тушкой болтался где-то в недрах спасательного корабля.

Но зато теперь в систему безнаказанно не мог проникнуть ни один корабль, а значит, мы остались предоставлены сами себе, по крайней мере, на первое время. Что было, конечно, совсем неплохо, но… понимая логику моих бывших соратников, я точно знал, что они не отступятся. Ведь зная топологию «червоточины», легко вычислялись координаты точки выхода. А значит, о тайне нашего нахождения можно было смело забыть.

И судя по полученным показаниям, которые я прочитал, завернувшись в одеяло и тихонько фыркая от злости, они все-таки предприняли попытку прорваться, потеряв при этом часть своих кораблей. Теперь они знали, что я здесь, что задумал нечто нарушающее статус-кво и не собираюсь ставить их об этом в известность. А они знали цену моей хитроумности, мои бывшие коллеги. Но и я знал, на что они могли пойти ради своего благополучия.

Не сумев пройти в лоб, Корпорация, скорее всего, организует подход военных кораблей более изощренным путем – абсолютно недоступных точек космоса почти не существовало. Всегда можно было воспользоваться другими тоннелями, ведущими в соседние области, и уже оттуда, тихим гиператомным ходом, добираться до Теслы. А уже потом брать меня за горло…

Первая кровь пролилась, следовательно, все стороны понимали – война идет за что-то ценное.

Я шепотом произнес вслух – «война». Поперекатывал на языке это простое слово – пять букв, которые несут за собой смерть. Слово, которое легко произнести, но невероятно трудно затем остановить безумие, следующее за ним.

Алекс удивленно глянул на меня своими чудными глазами, и я успокаивающе кивнул. Кажется, он понял ход моих мыслей. Да, друг – мы теперь находились в осадном положении.

Я прикинул – у нас есть пять-шесть, а при удачных обстоятельствах все восемь месяцев, пока флот Корпорации прибудет к Глизе. И можно было не сомневаться, что он не будет торговым, а значит нашей охране, достаточной для защиты довольно-таки узкого выхода «червоточины», не выстоять против боевой армады, атакующей с двух сторон, по всему объему прилегающего космоса.

Вот и весь оставшийся срок нашей жизни – именно в этот период, мы должны были либо благополучно реализовать наш план и суметь проинформировать все человечество о полученных результатах, либо бесславно погибнуть, пополнив когорту проигравших и забытых бунтарей…

Ко всему этому, лично меня ждало еще одно, и весьма серьезное решение – судя по полученному докладу, Кокон моего сына прибыл на Теслу вместе с нами. Получив серьезные повреждения при перестрелке, погруженный в анабиоз, он до сих пор находился в корабле, ожидая моего вердикта…

Учитывая все это, задача выживания станции становилась все более и более настоятельной. Да и не привык я сдаваться просто так…

*– Грогги – ухудшение состояния боксера, после получения им удара в подбородок.

ГЛАВА 4

Серж, странно бликуя желтоватым светом, свернувшись и поджав ноги к подбородку, лежал в медицинском блоке. В изогнутой плоскости защитного экрана отражались медицинские приборы, лампа на потолке и мое деформированное лицо. Тонко пищал анализатор, создавая атмосферу безнадежности и тоски, так знакомую мне по годам, проведенным в стерильных медицинских палатах. Я смотрел на покрытое потом и сведенное в судороге лицо Сержа, и горестно размышлял о превратностях судьбы, собравшей нас всех в этом странном месте, со странной целью и с неясными результатами.

– Ему уже легче, – резкий и сухой голос вырвал меня из потока невеселых мыслей.

Я оглянулся и наткнулся на жесткий и изучающий взгляд черных глаз, смотрящих с откровенно еврейского лица, со всеми его «выдающимися» подробностями. Агнесса Рубинштейн, космобиолог в человеческом теле, без улыбки смотрела на меня, непрерывно протирая носовым платочком очки в холеных руках.