Будь моей

Услышав про бампер, он принял озабоченный вид специалиста, подсчитывающего убытки, и предложил взглянуть на машину. Я накинула пальто и повела его на стоянку. Несмотря на снег, валивший весь день без остановки, выглядела она все так же жутко. Кровь на лобовом стекле слиплась и загустела, но все равно было видно, что это кровь. Сверху на белый капот натекли и застыли красные ручьи.

Гарретт вышел без пальто. Когда в одной тоненькой рубашке он встал на колени перед бампером, я тут же вспомнила давнюю тренировку по укладыванию походных рюкзаков, которая проходила зимой на улице. Он трясся от холода в своей скаутской форме, но наотрез отказался зайти в школу и надеть куртку.

Сейчас Гарретт не дрожал, под порывами холодного ветра трепетала только его рубашка, от одного вида которой меня саму пробрала дрожь.

— Это-то выпрямим, нет проблем, — сказал Гарретт, взглянув на меня. — Инструмент нужен. У вас как, время есть? Надо бы ее в мастерскую пригнать. — Он кивнул в сторону факультета автомеханики.

— Сегодня нет, — ответила я. — Может, завтра?

— Конечно, ничего не случится, если вы сядете за руль. Но мне кажется, машину не мешало бы помыть.

Мы немного посмеялись — действительно, что обо мне подумают другие водители на шоссе. Едет дама, а весь капот в кровище…

Пока мы стояли на улице, снег совсем запорошил коротко стриженные темные волосы Гарретта. Я вспомнила, как такие же снежные хлопья оседали на голове у Чада, а я нагибалась и смахивала их перчаткой, сотни снежных звезд. И как в самую первую его зиму застегивала на нем «молнию» теплого мехового комбинезона. Снизу доверху. Каким неповоротливым он был в этом комбинезоне, и я несла его на руках из машины в дом или наоборот как мешок. Или сверток. Глядя на Гарретта, на снежную шапку у него на голове, я внезапно испытала приступ острой тоски по Чаду, причинивший мне такую сильную, почти физическую боль, что пришлось отвернуться. Где сейчас Чад?

Где-то далеко.

Где с неба не падает снег.

Гарретт вернулся к моему бамперу. Я стояла в снегу, бесполезная и печальная, и смотрела, как он отскабливает с решетки и бросает на землю светлый мех. Меня вдруг пронзило чувство, что Чада больше не существует. Как будто от него не осталось ничего, кроме моих воспоминаний. Его жизнь в Беркли представлялась мне такой же непонятной и нереальной, как если бы я попыталась вообразить себе, что он на небесах.

— Гарретт, — не выдержала я. — Ты подхватишь пневмонию. Пойдем-ка внутрь, я угощу тебя чашкой какао.

— Мне не холодно, — ответил Гарретт. (Они всегда так говорят, эти мальчишки. Мне не холодно, я не устал, у меня руки не грязные, мне не нужна шапка.) — А вообще-то ладно, пойдемте.

Мы вошли и вместе сели за стол. С мороза мне показалось, что в кафе душно и жарко. Гарретт заказал чашку кофе, а не какао, а я — бутылку воды. Хотя под пальто на мне было надето только легкое шелковое платье, я вспотела и захотела пить.

Мы обсудили холодную погоду, учебу, оленя и скоростные шоссе, автомобили. Я чувствовала себя легко, намного легче, чем в последние несколько дней, а может, и недель. Какой приятный разговор. Какой вежливый и общительный молодой человек. Беседа текла легко и непринужденно — не как между матерью и сыном или преподавателем и студентом, а как между друзьями. Старыми добрыми друзьями. Он не скрывал удивления — и облегчения, — что мне так повезло: сбила оленя, а всего ущерба — помятый бампер. Он откинулся на спинку стула и сказал:

— Представляю, каково это — сбить такое огромное быстрое животное. Да еще на шоссе с таким движением! — Он ударил кулаком о кулак. — Боже мой, миссис Сеймор, это могло кончиться куда хуже. Вам повезло, что вы его не заметили. Иначе вы бы нажали на тормоза, и машина, которая шла за вами, врезалась бы в вас. Ох!

— Но я нажала на тормоза.

— Не может быть! Мне кажется, вы ошибаетесь.

Следующие полчаса Гарретт выступал в роли эксперта и главного арбитра моего несчастного случая. Он встряхнул головой, как будто прочищая мысли, и пустился в рассуждения о «хондах», новейших моделях и стальных каркасах, сравнивая мою машину с автомобилями других марок и подчеркивая, что мне и тут повезло. Потягивал из пластикового стакана свой черный кофе, а я смотрела на него и понимала, что передо мной — взрослый мужчина. Гарретт (в руках — набор «Лего» и игрушечные машинки; у нас на заднем крыльце — стоит и ждет, пока я помогу Чаду расстегнуть куртку и примусь за него) более чем убедительно изображал из себя мужчину.

— Ну ладно, миссис Сеймор, — сказал он, бросив взгляд на часы. — Пригоните завтра машину?

— Хорошо, — согласилась я. — Во второй половине дня?

— Отлично, — кивнул он. — Заезжайте прямо в ворота. Я предупрежу Брема.

— О! — воскликнула я. — Брема…

Я как раз закрывала бутылку с водой и уставилась в надпись на крышке. «Аквапура». На этикетке был изображен прозрачный ручеек, сбегающий вниз по покрытой бурной растительностью горке.

— Нам не разрешают заниматься ремонтом чужих машин без преподавателя.

— Значит, он там тоже будет?