Будь моей

На секунду у Александры прервалось дыхание: она поддалась гипнозу, но сразу же очнулась и в страхе, что вернутся вчерашние ощущения, закричала:

— Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!

На какое-то мгновение Алин Показалось, что он раздосадован ее уступчивостью. Но затем радость победителя возобладала: в следующую минуту Александра оказалась уже на земле, и граф смотрел на нее сверху вниз, и на губах его играла самодовольная улыбка.

— Это урок тебе, любовь моя, — высокомерно сказал он. — Лучше сдаться сразу, ибо чем дольше ты будешь упорствовать, тем хуже для тебя.

Урок или предупреждение? Но Алин не стала гадать, говорит ли он о волшебном слове, которого наконец добился, от нее или уже имеет в виду помолвку.

— В таком случае, вы сами нуждаетесь в уроке, Петровский, — возразила она и громко окликнула:

— Терзай!

Почти мгновенно овчарка оказалась рядом и разразилась таким громким и свирепым лаем, что на этот раз жеребец Василия испугался и с головокружительной скоростью понесся через ближайшее поле, и Александра улыбнулась, наблюдая за не слишком успешными попытками графа обуздать животное. Ей пришлось пройти пешком, пока ее не увидели братья Разины, но Алин ничуть не была смущена или расстроена и даже рассмеялась, потрепав свою собаку:

— Он хочет поставить все точки над i, но у нас есть свои условия, и боюсь, они ему не понравятся. А как ты считаешь. Терзай?

Следующая неделя прошла без всяких приключений, возможно, потому, что Василий и Александра всячески избегали разговоров друг с другом. Они предпочли бы и вовсе не видеться, но это оказалось невозможным, хотя Василий прилагал все усилия, чтобы постоянно находиться в голове колонны.

Дважды они разбивали лагерь прямо у дороги, и, хотя Александра опасалась возражений со стороны привередливого щеголя и даже прямых столкновений, этого ни разу не случилось. Впрочем, если бы она могла проникнуть в тайные чувства Василия, то узнала бы, как была близка к тому, чтобы вызвать ссору, но за это короткое время Василий уже понял, что лошади для нее — самое важное и она ни на йоту не уступит, когда речь идет об их безопасности. Да, по правде сказать, граф и сам не очень любил путешествовать в темноте. Если бы он и вздумал возражать, то только из духа противоречия, хотя при нынешнем его умонастроении такое было вполне возможно.

"Досадно, — подумал он, — но мои действия оказались не слишком успешными. Пожалуй, Лазарь прав, не стоит полностью предоставлять матери решать свою судьбу». Он по-прежнему верил, что Мария запретит ему жениться, едва увидит, как далека Александра от идеала дамы, даже несмотря на то, что она — баронесса. Но все-таки оставалась слабая вероятность, что матери придет в голову попробовать перевоспитать Александру и искоренить ее недостатки. И хотя сам Василий был уверен, что перевоспитать ее невозможно, он понимал, что если уж мать пожелает взять дело в свои руки, его мнение не будет играть никакой роли.

Он решил не обращать на Александру внимания, но оказалось, что это тоже не выход. Никакая другая женщина не потерпела бы с его стороны такого невнимания и в отместку сразу же заявила бы бурный протест. Но Александра казалась чрезвычайно довольной таким положением, и это его ужасно раздражало. Может, следовало бы сначала соблазнить ее, а потом уж перестать обращать на нее внимание? Чертова баба! Неужели она ни в чем не похожа на других женщин?

В те редкие моменты, когда им случалось перекинуться словом, он включал свое презрение на полную мощность, но, казалось, девушку это ничуть не трогает. Василий начинал уже подозревать, что она находит его презрение в какой-то степени забавным. В поведении Алин он тоже не мог заметить ничего обнадеживающего: ни легкого движения губ, ни прищуренных глаз. Когда Алин смотрела на него, ее взгляд не выражал буквально ничего, и такое равнодушие невольно вызывало подозрения.

Проблема заключалась в том, что, когда речь заходила о его невесте, Василий чувствовал себя не в своей тарелке. Он слишком привык иметь с женщинами дело лишь в определенной плоскости, очаровывая их своим обаянием и привлекательностью, но ни то, ни другое на Александру не действовало, особенно, когда он старался вызвать у нее презрение к себе.

С его стороны было ошибкой целовать Алин и еще большей ошибкой — попытаться сделать это снова даже, если он и хотел таким образом заставить ее отказаться от угрозы и впредь устраивать сцены на публике. Да-да, это был серьезный просчет, потому что лучше бы не знать, как идеально подходит ее тело к его собственному, не знать о том, что губы ее на вкус — настоящая амброзия, волосы — чистый шелк, а кожа на ощупь напоминает теплый бархат. А когда ее восхитительные груди прижались к его телу… Воспоминание об этом было мучительно…