Будь моим Брейшо

Кэптен

— Я в жопе.

Я опускаю свою задницу на трибуну рядом с Мэддоком.

— Дай угадаю, тебе хочется придушить ее чертову шею, а затем облизать ссадины? — он коротко ухмыляется уголком губ и смеется над моей реакцией.

Потому что да, это именно то, чего я хочу, блядь.

— Я не знаю, мужик. Думаю, она сражается со мной, а не…

— За тебя? — Мэддок приподнимает бровь.

Я киваю.

— Почему бы тебе не запереть ее в комнате с липовым файлом, который у нас есть на нее, и не заставить ее говорить?

— Если я запрусь в комнате с той девчонкой, будет не до разговоров, — смеюсь я.

— Все так плохо? — садится рядом с нами Ройс, указывая на полотенце.

Я бросаю ему одно.

— Я припер ее к стенке в первую же ночь, готовый просто…

— Отправиться на сеновал? — смеется Ройс.

Я усмехаюсь.

— Все закончилось тем, что я сказал, что хочу нагнуть ее.

Оба ухмыляются, но у них отвисают челюсти, когда я добавляю:

— Чтобы я мог представлять Мэллори, пока буду трахать ее.

Шок, мелькнувший на их лицах, быстро спадает, и они взрываются смехом.

— Это жестоко, дружище, — ухмыльнувшись, Ройс с гордостью протягивает мне кулак, но я игнорирую его. — Гениально, но жестоко. Думаю, в этом есть и моя заслуга.

Мэддок качает головой, затем пожимает плечами.

— Говорю тебе, если ты хочешь ее, просто возьми. Тебе не обязательно ей доверять, чтобы трахать.

— Черт меня дери, если это не так, — ухмыляется Ройс. — Единственная девушка, которой я доверяю, — Рэйвен, и она же единственная, кого я не могу трахать, — он шутливо толкает Мэддока локтем.

Мэддок сталкивает его с лавки, и тот со смехом вскакивает на ноги.

Звенит звонок, так что мы тоже встаем, собираем свои шмотки и направляемся в раздевалку. Как только мы выходим через двойные двери, Джеймс Карпо, бывший глава службы безопасности Брейшо, выходит из-за угла в строгом черном костюме.

— Парни. Слышал, вы вернулись сегодня, но не было времени поздороваться с утра.

— Отлично выглядишь, Джеймс, — кивает Ройс.

— Если бы я знал, что быть директором старшей школы сложнее, чем следить за безопасностью целого города, то никогда бы не согласился на это, — смеется он.

— Эй, это отличный компромисс. Ты должен оставаться в курсе; ты нужен нам, — говорю я ему.

— Уверен, моя дочь не разделяет ваших чувств, — хихикает он. — Она не очень-то рада, что я здесь.

— Ах, она успокоится, нужно не так много, чтобы удовлетворить Хлои, — добавляет Ройс с ухмылкой.

Джеймс окидывает его суровым взглядом.

— Притворюсь, что ты этого не говорил.

— Не-а, дружище, — Ройс похлопывает его по плечу, обходя со стороны. — Ты хочешь сказать, что попытаешься забыть, что я это сделал. Удачи тебе с этим, Джеймс! — кричит он из-за двери раздевалки.

Я пытаюсь сдержать смех, когда Джеймс выглядит так, словно его сейчас вырвет.

Мэддок смотрит, как уходит Ройс, прежде чем повернуться обратно к Джеймсу.

— Ты следишь за Рэйвен?

— Слежу ли я за каждым ее шагом, как ты просил? — Джеймс приподнимает бровь.

Мой взгляд перескакивает на Мэддока.

— Да, — говорит он.

— Нет, — отвечает Джеймс.

Я быстро вклиниваю плечо между ними, предугадывая реакцию Мэддока.

— Это была не просьба, — медленно проговаривает он.

— Я не могу вторгаться в частную жизнь главы этого города без ее разрешения, — спокойно говорит ему Джеймс.

— Я засунул гребаного ребенка внутрь нее. Этого вполне достаточно вместо разрешения, — плечи Мэддока начинают упираться мне в спину.

Джеймс же улыбается, давно привыкнув к его агрессивному характеру, и даже горд тем, как яростно он защищает свою девушку.

— Я поговорю с миссис Брейшо и посмотрю, что могу сделать. Увидимся позже, мальчики.

Мэддок вваливается в раздевалку со мной на хвосте.

— Ты ведь знаешь, что она скажет ему поцеловать ее в задницу, да?

— Знаю. Я работаю над тем, чтобы доктор приписал ей постельный режим. Тогда я смогу запереть ее в доме, пока она не окрепнет.

— Она беременна, а не сломана, — смеюсь я.

— Тогда почему ей все время больно? — вскрикивает он.

— Она так сказала?

Он усмехается, бросив на меня недоверчивый взгляд.

— Ага, блядь, как бы не так, Кэп, но я могу сказать. Она истощена, корчится при каждом движении, словно ходит по шипам и всякому такому дерьму. Это ее ноги, ее спина, ее чертова грудь. — Его глаза распахиваются шире. — Клянусь богом, если ее киска…

— Достаточно, брат. — Я поднимаю ладонь и отхожу. Но через секунду, пока я стою под теплыми струями душа, неожиданный и непрошенный вопрос всплывает в моей голове.

Я стараюсь отвлечься, думать о чем-то другом, но это бесполезно.

Вещи, которые он описал в Рэйвен, то, что мы все стали замечать: как увеличился ее живот, когда ребенок начал расти, маленькие пристрастия и перепады настроения, новые эмоции в ее глазах и то, каким пустым становится ее взгляд, когда она молчит. Мне интересно… все это чувствовала и Мэллори, пока была беременна, но переживала это в одиночку?

И если да, то как, блядь, пройдя через все это, она смогла в итоге отказаться от нашей малышки?

Это было легко для нее или сложно?

Было ли ей вообще дело до этого?

Держала ли она ее вообще?

Или моя малышка лежала там одна, безутешная и нежеланная, в первые дни своей жизни?

Глубокая, сокрушительная боль опускается на мою грудь, и я пытаюсь сделать медленный вдох.

Боль никак не связана с девушкой, с которой мы пошли разными дорогами, только с маленькой девочкой, ждущей меня дома. Чувство любви было мне чуждым, пока я не узнал, что моя малышка существует где-то там.

Мне даже не нужно было видеть ее, чтобы любить.

Меня не нужно было убеждать оставить ее.

В ту секунду, когда я нашел свидетельство о рождении, с именем Мэллори в нем, на дне своей спортивной сумки, это было, словно с моей души упал камень. Словно глубоко в душе я чувствовал, что чего-то не хватает, и существование Зоуи заполнило дыру, о которой я даже не подозревал.

Мэллори потеряла больше, чем она когда-либо узнает, но Зоуи никогда не потеряет.

Я буду обожать ее за нас обоих, как и моя семья.

Она не будет испытывать недостатка в любви.

Я застрял в собственных мыслях до конца дня. Не помню, говорил ли я с кем-то, и обедал ли вообще. Все, что я делал, это ждал, пока прозвенит звонок, и я смогу убраться отсюда к черту и поехать домой.

Завернув за угол, я направляюсь к главному выходу, и улыбка натягивает мои губы.

Думаю, остальные почувствовали тоже самое.

Они ждут в коридоре, готовые свалить отсюда. С окончанием баскетбольного сезона нам незачем оставаться в школе после уроков.

Мы направляемся прямиком к внедорожнику. Но, когда я вижу, как Виктория, наклонив голову и слегка сдвинув темные брови, смотрит на Хлои, стоящую на парковке с друзьями, останавливаюсь около нее.

— Оставь ее в покое, она теперь с Маком.

Это занимает у нее долгое мгновение, но затем она бросает взгляд в мою сторону, с пустым выражением на лице, и проходит мимо, усаживаясь на заднее сиденье рядом с Ройсом. Рэйвен пытается проскользнуть за ней, но Мэддок останавливает ее взглядом.

Игриво закатив глаза, она садится вперед, пока я обхожу машину и заскакиваю на водительское место.

— Было так плохо, как ты думала? — спрашиваю я Рэйвен.

Она пожимает плечами.

— Я особо не парилась, но даже так никто не сказал ни единого гребаного слова о дополнительном животе, прикрепленном ко мне.

Мы хихикаем, и я улавливаю небольшую усмешку на лице Виктории, но она быстро стирает ее. Она выглядит все более взволнованной, чем дальше мы продвигаемся по дороге.

Через несколько минут мы въезжаем на территорию Брей, проезжаем мимо группового дома и попадаем на лужайку, с которой открывается вид на особняк.

Напряжение спадает с моей груди, как только я замечаю ее.

Мой маленький мир.

— Посмотрите на нее. — Ройс выпрямляется на заднем сидении, с улыбкой глядя через лобовое стекло.

Зоуи начинает топать ногами, пытаясь вырваться из папиной руки, когда мы подъезжаем к крыльцу, но он пока не отпускает ее.

Она начинает махать рукой, и хотя я не могу этого слышать, звук ее смеха наполняет мои уши, разливая необъяснимое тепло по моим венам.

Это оно.

Это то, о чем я так долго мечтал, — приезжать домой к моей малышке, ждущей меня. Я не осознавал, что будет так тяжело оставить ее сегодня. Когда я навещал ее, пока о ней заботилась Мария, подавляющее чувство вины наполняло каждый мой шаг. Я думал, все будет иначе, когда Зоуи будет дома, но нет. Мне не хватало ее весь день.

Как только двигатель глохнет, и моя дверь открывается, папа отпускает ее, и она сбегает по ступенькам прямо в мои открытые и наполненные ожиданием объятия.

— Привет, Зо, — я притягиваю ее к себе, быстро отстраняя, чтобы посмотреть на нее. — Скучала по мне?

— А-га! — она широко улыбается, болтая ножками. — Ты уже закончил все дела?

Я сжимаю ее крепче.

— На сегодня все.

Я знаю, что она может не до конца понимать, что я говорю, но она все равно поднимает вверх свои маленькие кулачки.

— Ура! — смеется она, затем поворачивается к остальным, выходящим из машины.

Я напрягаюсь, но мои мышцы расслабляются, когда я вижу, что Виктория осталась сидеть внутри.

Зоуи извивается в моих руках, так что я опускаю ее, и она первым делом бежит к Ройсу.

— Медвежонок Зоуи! — выкрикивает он, опускаясь вниз, поднимая ее и подбрасывая в воздух.

— Дядя бро! — смеется она в ответ, целует его в щеку и снова брыкается, чтобы ее отпустили.

— Ты уже пытаешься отделаться от меня?

— Очередь малыша!

Ройс щекочет ее, и она откидывает голову назад, хохоча.

— Ладно, — притворяется он обиженным. — Очередь малыша. — Он опускает ее, глядя, как она подбегает к Рэйвен.

Рэйвен просовывает язык между зубами, опускаясь на ступеньки на крыльце, чтобы Зоуи могла сесть рядом, так же как она делает для нее каждый день.

Зоуи улыбается, подтягивает плечи к своим щечкам, а затем тянется, чтобы нежно погладить живот Рэйвен. Она наклоняется, думая, что шепчет, но ее высокий голосок достаточно громкий, чтобы все услышали.

— Привет, малыш, — хихикает она сама с собой. — Привет, самый лучший друг. Ты спишь? — Она поднимает глаза на Рэйвен. — Малыш спит?

Нежная улыбка, что-то новенькое в ней, появляется на губах Рэйвен.

— Думаешь, малыш спит?

— Да! — выкрикивает Зоуи, заставляя нас всех рассмеяться.

Это один и тот же вопрос каждый день, и Рэйвен подыгрывает каждый раз.

— Я тоже так думаю. — Она подмигивает, поднимая взгляд на Мэддока.

Из них троих Мэддок ведет себя наиболее робко с Зоуи. Я не уверен, это потому что он нервничает или боится.

Помимо нас, Рэйвен — первый человек, которого он полюбил. Но каждый раз, когда он смотрит на мою дочь, свою племянницу, не сложно заметить нежность в его взгляде.

Я почти уверен, что он в ужасе. Это заставляет его бояться того, как сильно он будет любить собственного малыша. И я понимаю его. Это самое сильное чувство, которое я когда-либо испытывал. Но я не могу удержаться, чтобы не задаться вопросом, не боится ли он полюбить кого-то больше, чем Рэйвен.

У меня нет ответа на этот вопрос, потому что я понятия не имею, как это работает, любовь к своей женщине в сравнении с любовью к своему ребенку.

Думаю, это разные чувства, но одинаково сильные.

Я смотрю на нашего отца, который резко переводит взгляд на мой внедорожник и обратно. На его лбу появляется тяжелый, неодобрительный хмурый взгляд.

— Сын.

— Не надо, — предупреждаю я. — Она не заслуживает быть частью этого и знает об этом.

— То есть, ее не предупреждали, чтобы она оставалась сидеть внутри?

— Это имеет значение?

Сузив глаза, он пытается прочесть мои мысли.

— Я думаю, да, имеет. Это знак уважения.

— Или страха из-за того, что мы можем сделать.

— Это не страх. — Ройс выступает вперед, пожимая плечами. — Если бы она боялась, то никогда бы не скрывала ничего от нас. И, когда мы узнали обо всем, она попыталась бы сбежать. Девчонка жила на нашей территории, в нашем групповом доме. Она ходила в нашу школу, просыпалась в нашем доме, врала и все такое. Тот, кто боится, не делал бы ничего из этого.

— Я склонен согласиться, — говорит отец, просовывая руки в карманы.

— Может, она мастер обмана, и вы оба ошибаетесь.

— Может быть, сынок, — кивает он. — Но, может, нет.

Ройс хмурится, глядя на отца, но я одергиваю его. Сейчас не время для этой херни.

Я ждал весь день, когда приеду домой к своей дочери, и не позволю лживой блондинке отобрать ни секунды моего времени.

Я отворачиваюсь от них обоих и опускаюсь на колени перед Зоуи.

— Папочка голоден, Зо. Поможешь мне приготовить перекус?

— И для меня? — улыбается она.

— Да, для тебя тоже, — смеюсь я.

— И для дяди Бро! — добавляет Ройс, подхватывая ее на руки и унося в дом, но прежде останавливается, повернувшись к Мэддоку. — Если бы только у тебя было крутое прозвище, да, бро?

Мэддок ехидно, но с усмешкой говорит:

— Мой ребенок будет называть тебя дядя Тупица.

— Не… твой ребенок будет называть меня папочкой, — бросает Ройс, убегая.

Рэйвен смеется, хватая Мэддока за руку, прежде чем тот успевает погнаться за ним.

Мы заходим внутрь, никто из нас не утруждается посмотреть назад на девушку, оставшуюся в одиночестве на заднем сидении.

Я отстегиваю Зоуи от автокресла, и она выпрыгивает прямо из машины, мчится по подъездной дорожке, пока не добегает до ступенек крыльца.

— О, нет! — Она застывает, разворачиваясь как раз, когда я последовал за ней. — Мой поезд!

Мейбл как раз выходит, и я улыбаюсь ей и Зо.

— Я возьму его, малышка. Иди внутрь с мисс Мейбл.

— Ладно! — схватив руку Мейбл, она тащит ее в дом.

Я подхожу к машине и открываю заднюю дверь, чтобы взять ее плюшевый поезд, когда справа от дома мне на глаза попадается светловолосая фигура.

Виктория, должно быть, увидела, как мы подъезжаем, и вышла через заднюю дверь.

Закрыв дверь, я слежу за ее движением. Вместо того, чтобы остаться возле цветов, в этот раз она выбирает на клумбе один, почти увядший, и несет его к самому дальнему краю бассейна. Находит единственное место, где осталось немного солнечного света, и ложится на спину, положив цветок на грудь, и ее глаза закрываются.

Я вхожу в дом. Убедившись, что Зоуи хорошо с Мейбл, бегу по лестнице, переступая сразу две ступени за раз, прямиком в комнату Виктории.

Дверь закрыта, но я снял с нее замок, так что толкаю, и она легко поддается.

Мое горло жжет от внезапно накрывающих меня чувств. Тяжелая смесь лаванды и мяты, солнца и гребаного греха — единственное доказательство того, что она живет в этих стенах.

Я полностью переделал комнату для нее, когда думал, что ее пребывание здесь начнется совсем по-другому.

Свежевыкрашенные стены и новая мебель, яркая подходящая интерьеру люстра.

Я не был уверен, каким окажется ее стиль, но атлас показался мне подходящим, и я выбрал мягкие цвета, с добавлением королевского синего среди комнаты. Кристаллы, свисающие сверху, отбрасывают лучи света туда, куда не могут добраться солнце или луна.

Раздражение вспыхивает, когда я заглядываю в ее шкаф и обнаруживаю, что ее небольшой набор одежды все еще аккуратно сложен в сумках, вешалки и ящики пусты. Кровать безупречно заправлена, как будто она никогда в ней не спала.

Два маленьких одеяла, лежащие на кресле для чтения, наводят меня на мысль, что так и есть. Компьютер выключен, шторы все еще задернуты так, как и в тот день, когда все было приготовлено для нее — до того, как мы узнали, что она намеренно скрывала от нас информацию.

Она, блядь, ни капельки не освоилась.

Я должен быть рад этому, ее пониманию, что нет никаких гарантий, что она останется.

Но тогда почему я зол больше, чем до того, как вошел сюда?

Я беру ее рюкзак и расстегиваю молнию, достаю тетради и скоросшиватели, затем запихиваю их обратно и заглядываю в маленькие передние карманы.

Я смотрю на почти пустой пакет с травкой, засунутый внутрь, и полпачки сигаретной бумаги под ним.

Застегиваю его и бросаю обратно в угол, где она его оставила. Пинаю маленькое мусорное ведро, но в нем нет ничего, кроме карандашных стружек. Прикроватные ящики тоже пусты.

Какого черта?

Дальше я направляюсь в ее личную ванную.

По крайней мере, эта комната используется. На вешалке висит полотенце, а на стойке маленькая открытая косметичка. Я заглядываю внутрь, но там обычная ерунда.

Выцветшие джинсы лежат на вершине небольшой корзины для белья, и я беру их, проверяя карманы. Мои брови поднимаются, когда я нащупываю что-то внутри, но все, что я нахожу, это фантик от конфеты, пару четвертаков и долларовый чек на школьную газету.

Какие еще секреты ты хранишь, Красавица?

— Знаешь, в детстве у тебя было полно вопросов, — слышу я голос Мейбл, но не поворачиваюсь, и звук ее шагов становится ближе. — Ты слышал слово или видел что-то, проходя мимо, и запоминал. Могли пройти часы, и ты вдруг спрашивал, что это было, что значило или, как это работает. Что-нибудь. Что угодно.

Она прислоняется к дверной раме, придерживая длинное платье руками.

— У тебя был этот тик, когда ты не мог ни на чем сосредоточиться, пока не разберешься с тем, что было у тебя голове, пока не поймешь это. И затем ты просто переходил к следующему. — Смотрит она на меня. — Когда тебе было двенадцать, ты перестал спрашивать. Ты занимался самообучением, развил природную способность видеть вещи такими, какие они есть, понимать без вопросов, говорить без слов.

Нахмурившись, прослеживаю ее взгляд до Виктории.

— Теперь ты в темноте, чувствуешь себя слепым. Не можешь понять, не можешь даже сформировать вопрос в своей голове, ты растерян. Но помни, мальчик, — она ждет, пока я взгляну на нее. — Закрытый рот не накормишь.

— Ты ведешь себя так, словно она все расскажет мне, если я спрошу.

— Ты ведешь себя так, словно уверен, что она не станет. — Мейбл приподнимает брови, вызывая у меня смешок. Она улыбается. — Она совсем, как ты, знаешь. Ее мозг работает так же.

— Закрытый рот не накормишь, — повторяю ее слова.

Ее губы растягиваются в улыбке, и она поглаживает мое плечо.

— И поэтому, мой мальчик, вы оба сидите голодные.