— Ривалия выживет? — спросила я, дослушав рассказ Ричарда.
— Надеюсь, что да. Оборотни выносливы.
— Извини, что из-за меня сорвалась ваша свадьба.
Ричард промолчал, и это молчание показалось мне безысходным.
— Извини, — повторила я. — Пожалуйста, прости меня за всё.
— Тебе не за что извиняться. Если бы я женился на Ривалии, то сделал бы несчастными и её, и себя.
Он отстранил меня и пристально вгляделся в лицо. Я отвела взгляд.
— Анна, я боялся не успеть… не застать тебя живой. Я кое-что понял, пока несся сюда.
— Что я полная неудачница, которую вечно пытается кто-нибудь убить?
— Почти. Что я не смогу без тебя прожить.
Желваки на скулах напряглись, лоб пересекали морщины. И я боялась перебить этого не по возрасту хмурого мужчину, который смотрел на меня так, что кружилась голова, и перехватывало дыхание.
— Знаешь, — начал он, — из поколения в поколение оборотням передаются клятвы, которые мы обязаны произносить перед Велицией в день свадебной церемонии. Они до слащавости идеализированы, поэтому я не скажу ни слова из них. Я дам тебе другую клятву. Нет, — он покачал головой. — Я попрошу о возможности принести клятву верности.
Губы исказились в вымученной улыбке, плечи ссутулились, но Ричард выпрямился, вдохнул и выдохнул, будто боролся с самим собой.
— Я понимаю, нам не суждено быть вместе. Но… можно, я всегда буду рядом? — спросил он, зачем-то расстегивая пуговицу на своей рубашке. — Буду оберегать тебя от проблем и врагов. Я готов никогда не показаться тебе на глаза в человеческом обличье. Лишь защищать. Без обещаний и принуждений. Я никогда не брошу и не отпущу тебя. Стану сторожевым псом для моей королевы. И никогда ничего не потребую взамен. Можно?
Последняя пуговица, повисшая на нитке, расстегнута трясущейся рукой.
— Я хочу оберегать тебя в путешествиях. Знать, что с тобой всё будет хорошо. Наблюдать за тем, как растут твои дети. Я не покажу, что я человек, не выскажу своего мнения. Можно, я перестану быть человеком? Только для тебя. Позволь мне стать твоей тенью, твоим волком, твоим защитником.
Пыльная окровавленная рубашка упала на землю.
— Ты можешь не беспокоиться о моих чувствах. Им не место в наших отношениях. Псы не чувствуют. Их единственное призвание — верность.
Брюки бесшумно скользнули вслед за рубашкой. Хриплый голос дрожал.
— Разреши мне обратиться прямо сейчас, чтобы навеки стать твоим псом. Прости, что я причинил тебе столько боли. Если бы не я — всё бы сложилось иначе.
— Постой. — Я дотронулась до плеча, но Ричард покачал головой и аккуратно отвел мою ладонь в сторону.
— Не останавливай, не надо. Риша… — Он зажмурился как маленький мальчик. — Я тебя люблю… с самого первого дня. И я прошу лишь об одном: позволь мне находиться рядом. Ты станешь женой самого короля, первого человека Кристани. Что могу тебе предложить я? Ничего, кроме преданности. Позволь мне навсегда остаться твоим волком.
Измученное выражение на лице, напряженное тело, тяжелый вздох. Печальная улыбка.
— Кстати, вот третье правило наших законов. Не любить никого другого. И я его нарушил задолго до бракосочетания. Задолго до встречи с Ривалией. Задолго до отъезда из столицы. Я — слабак. Я обещал стереть тебя из памяти. Но теперь… я просто не смогу находиться далеко, зная, что тебе угрожает опасность. Прости, Риша… Ты спрашивала, как переводится это слово? С истинного языка оборотней: «Жизнь моя». Ты — всё, что мне нужно.
Он замолчал, откинул с лица светлую прядь и закусил губу. А потом закрыл глаза, на которых выступили слезы. Смена ипостаси оказалась невероятно простой — не было ни крови, ни стонов, ни изломанных костей. Ничего из того, чем кормило меня телевидение. Вот передо мной стоит обнаженный мужчина — всё вертится и кружится, человеческие черты смываются волчьими, искривляются очертания — и появляется волк. Родной волк с глазами цвета беззвездной ночи.
Нет ничего интимнее, чем обращение оборотня. Ричард открыл передо мной не только свою душу, но и тело. Раскрылся весь, понимая, что я могу растоптать его веру своим безразличием.
Я размыкала рот как рыбешка, вся тряслась и не могла успокоиться. Пора становиться сильной. Из-за моей слабости, из-за его нерешительности мы оба страдали полгода. Я обняла зверя за шею и прошептала так тихо, чтобы никто, даже сами боги, не могли меня услышать:
— Я запрещаю тебе быть моим псом. — Зверь отдернулся будто от пощечины. — Потому что ты нужен мне другим. Ты кое-чего не учел. Я тоже тебя люблю.
Глаза в глаза. Учащенное сердцебиение. Я гладила мягкую шерсть волка, которая когда-то защищала меня ночами от холода, и рассказала ему обо всем. О его глазах, о ехидстве, о бескрайней мудрости, о тепле рук, о запахах лета и травы, об острых скулах и тонкой линии губ.
О том, как благодаря ведьме я попала домой, но вернулась обратно, когда поняла, что накрепко увязла в изумрудно-серых глазах.
О том, как шла в столицу, боясь потерять того, кто стал для меня всем за несколько коротких дней.
О поцелуе с привкусом крови, слаще которого в моей жизни не было ничего.