Будь моим отцом

Лера не кривила душой, говоря Алле Константиновне, что относится к смерти как к избавлению от запредельных мук. Она запомнила маму сильно располневшей после химиотерапии, какой-то желтой, ужасающе некрасивой, с полубезумными глазами, в которых медленно тускнела надежда. Изредка Аня горячечно твердила дочке, что скоро поправится, что они будут жить весело и долго. А потом стала говорить только про себя – поправлюсь и буду жить. Лера старалась, ухаживала за ней, как могла. Даже яичницу научилась жарить, храбро выхватывая из кипящего масла падающие в него осколки скорлупы. И полы мыла на совесть – доставала тряпкой каждый уголок, потому что мама как-то простонала: «Эта грязь дома меня убьет». Но болезнь оказалась сильнее наводимой ребенком чистоты. За неделю до конца Аня Тимофеева упросила пожить с ними двоюродную сестру. При ней и умерла. Вернувшейся из школы Лере тетка мрачно сказала: «Отмаялась бедная. Упокой, Господи, душу рабы Твоей Анны. Если и была в чем грешна, все страданием искупила. Избавь нас от такого заболевания, Господи, это же невозможно вынести».

В Подольске, в маленькой квартире тети Риты, дяди Володи, их детей – десятилетнего Коли и тринадцатилетней Лиды – сирота попросту отъедалась. Она не просилась домой к маме. Только подушка по утрам отчего-то бывала мокрой. Тетка не ругала, гладила по головке, вздыхала и шептала: «Дитё, дитё».

И лишь потом, когда образ Ани утратил жуткие черты распада и приблизился к виду едва знакомой симпатичной хохотушки, забиравшей после уроков мальчика из параллельного класса, Лера начала тосковать по ней. Какое-то время стеснялась, понимая, что выбрала маме другую внешность. Но однажды подружка сообщила ей на ухо, что очень хочет быть дочкой этой женщины, потому что ее собственная «мамашка – распустеха, злющая и лупит за конфеты». «Уж если человек мечтает живую маму заменить на более красивую и добрую, то сироте не грех чуть приукрасить умершую», – решила девочка.