— А какая у меня хворь? — уточняю, когда он, наконец, отпускает мою ступню, которую я тут же прячу в мюли.
— Я все напишу в карточке.
— У меня нет никаких карточек! — всплескиваю руками.
— Заведем, не проблема, — и тянется к какой-то папке. — Будет целых две: банковская и медицинская. Супер.
Происходящее напоминает сюр! У меня ничего не болит, я пришла, потому что ужасно по нему соскучилась. Он приснился мне этой ночью. А как иначе встретиться? Не сталкерить же, поджидая мужчину у входа в госпиталь. Тогда мне точно грозил бы диагноз и психиатрическая палата.
— Операция обязательна? Может, обойдемся таблеткой?
— Нога тебе нужна? — спрашивает безэмоционально, выписывая на листе бумаги мою фамилию.
У него стремительный, но довольно разборчивый почерк.
— Очень.
— Ну вот.
Дальше, к моему полному ужасу, он берет сотовый и кому-то звонит:
— Жень, привет еще раз. Ага, на работе. Ты свободна? Можешь подойти? Будем ноготь удалять. Срочно. Да, спасибо, жду.
— Полностью удалять? — спрашиваю я.
— Да, — он встает со своего стула, открывает дверь, на которую я раньше не обращала внимания. Смежная с его кабинетом комната оказывается небольшой операционной.
— Проходи, ложись.
Я поднимаюсь с места, голова немного кружится, и я хватаюсь за спинку кресла. Ветров скрестил на груди руки, смотрит на меня выжидательно. Снова прищуривается, как выслеживающий добычу охотник. Я пошутила во второй раз, и опять ему моя шутка совершенно не понравилась. Не смешно.
До двери в коридор такое же расстояние, как до операционной. Уверена, что если я ломанусь к выходу, он не станет меня удерживать, тащить в свою кладовку, вязать веревками и резать насильно.
Пожалуй, единственное, чего ему хочется, — чтобы я убралась с его глаз, да поскорее. И желательно — навсегда. Может, и правда уйти, сбежать с позором, признав абсурдность своего поступка? И своих чувств. Смириться, что его защита в кинотеатре была лишь актом вежливости. И что все мои бессонные ночи после того дня — совершенно напрасны. Сдаться.
Я задираю подбородок и прохожу в операционную.
Он расстилает одноразовую простыню на кушетке, я укладываюсь на нее. Он стоит рядом, наблюдает за мной. Возможно, мне удалось его немного удивить.
— А новый ноготь отрастет? — спрашиваю.
— Как повезет, — отвечает задумчиво.
Смотрю на него снизу вверх, потом закрываю глаза.
— Интересно, ты во всем такая упертая? — спрашивает он совсем другим тоном. Будто еще немного — и рассмеется или хотя бы улыбнется.
— Просто я тебе доверяю, Илюш, — произношу полушепотом.
На самом деле мне страшно. Дыхание учащается, я сжимаю кулаки и крепко зажмуриваюсь.
В кабинет заходит медсестра, и тут же становится очень шумно. Они что-то обсуждают, бряцают инструментами, надевают спецодежду. Я лежу, боюсь даже краем глаза взглянуть на происходящее. Вот-вот моя выдержка лопнет и я закричу.
Усилием воли заставляю себя расслабиться, но все равно едва не вздрагиваю, когда моего бедного пальчика касается что-то влажное, следом — холодное.
Терпи, Полина, во имя любви, упрямства и идиотизма. Аминь.
— Как проводишь лето? — спрашивает Ветров невзначай. Бодрым веселым голосом. Видимо, чтобы отвлечь от операции. — Чем занимаешься?
— Да так, особо ничем. Сестру выписали две недели назад, помогаю по возможности.
— Мия с вами живет?
— Да, она поссорилась с Арсением очень сильно. Живет с нами. Никого из друзей видеть не хочет, они один и тот же вопрос задают. Догадываешься какой? Ее винят, а ей и так тошно. В одиночестве Мийку оставлять страшно, поэтому стараюсь быть рядом. Мы почти каждый день гуляем вместе на острове. Сейчас у меня практика начинается в универе, будем пореже.
— Как малышка?
— Слава богу, тьфу-тьфу-тьфу. Стала набирать вес, но спит отвратительно. Качаем по очереди с Настей все ночи, потому что Мие одной тяжело. Я думала, будет как в рекламе — в люльку положил, дверь закрыл. Утром пришел, а младенец лежит и улыбается. Вранье все эти ролики по телеку! — Вспоминаю истошные крики ребенка, от которых внутри все сжимается. — Одной Нина быть вообще не любит.
Впрочем, не мне судить племянницу, прямо сейчас я позволяю оттяпать у себя здоровую часть тела, лишь бы заслужить уважение мужчины.
— Может быть, колики?
— Мы приглашали уже трех педиатров, но у всех советы одинаковые. Уверяют, что так будет не всегда. Надеюсь.
Увлекшись разговором о сестре, я практически забываю о том, зачем нахожусь здесь. А может, анестезия хорошо действует. Когда открываю глаза, Илья уже забинтовывает мой палец.
Возбуждение — последнее, что должен чувствовать человек на кушетке в операционной, глядя на упакованного в маску и колпак хирурга. Но это именно то, что я ощущаю сейчас. Легкое, едва уловимое, готовое разгореться пожаром, дай он малейший повод. Ветров поворачивается, наши глаза встречаются. Я лежу, он возвышается надо мной.
Интересно, он позвал медсестру, чтобы не оставаться со мной наедине? Чего он опасается?
Она, кстати, смотрит на меня с большим сочувствием.
— А можно вопрос? — подаю голос.