«Будь проклят Сталинград!» Вермахт в аду

Позже наша батарея пришла на огневую позицию в мелкой ложбине. Поскольку местность была под обстрелом, для расчетов незамедлительно стали копать щели. Я оставался рядом с «лисьими норами» телефониста и радиста, и несколько раз мне приходилось искать там укрытия. Общая ситуация была запутанной, и ход линии фронта – если она вообще была четко проведена – был мне неизвестен. Я даже не знал, кто развернут справа и слева от нас. Время от времени я получал противоречащие друг другу приказы на марш и на боевые действия, которые только усугубляли неразбериху. В качестве меры предосторожности я поставил наблюдательный пункт на ближайшей высоте и провел туда телефонную линию с батареи.

Мимо наших позиций в сторону фронта проехало 88-мм зенитное орудие. С наблюдательного пункта я осмотрелся в сторону станции Гумрак, рядом с которой 88-мм пушка заняла позицию, весьма незащищенную. Когда она открыла огонь по настильной траектории с железнодорожной насыпи, я заметил за ней башни нескольких Т-34, которые вели ответный огонь. Началась жестокая дуэль, из которой «фляк» вышел победителем. Несколько танков горело.

Я осторожно, чтобы не поставить зенитную пушку в опасное положение, открыл огонь по насыпи. 15-см снаряды сделали свое дело. Танки вскоре исчезли. Зенитка собралась и уехала. Она казалась неповрежденной, хотя с моего «приставного стула» иногда ее положение казалось отчаянным.

Все снова стихло. Я вернулся на орудийные позиции, сел на край окопа, свесив ноги. Я начал что-то есть, больше от скуки. Солнечные лучи грели меня, я устал, но не мог найти спокойной минуты поспать. Внезапно совсем рядом со мной упал снаряд. Я почувствовал сильную боль в левом бицепсе. Инстинктивно я упал в щель и увидел, что рядом стоявший передок получил прямое попадание. Он был разорван на куски, на месте остались лишь нетронутые колеса и обрывки металла. Я с трудом мог двигать рукой. На этот раз все серьезно, подумал я – не царапина, как обычно. Мне слишком долго везло. Рукав кителя был не поврежден и на нем не было видно крови. Прибежавшие артиллеристы помогли мне снять китель и рубашку. От каждого движения рука болела как черт знает что. Не перелом ли это? Оказалось, это очень неприятный ушиб, который на глазах темнел и распухал. Наверное, в меня угодил ровный кусок металла от передка.

Когда снова начался беспокоящий огонь, я реагировал на него более нервно, чем обычно. Коренастый командир орудия пошутил насчет моего поведения и стоял на открытом месте, сверкая загорелым телом, играя в героя. Пока я советовал ему перейти ближе к укрытию на время обстрела (а у нас не было приказа открывать огонь), взрыв бросил его на землю. В груди его была дыра размером в кулак. Оставаясь в сознании, он понимал, что у него нет ни единого шанса. Было чудом само по себе, что он еще оставался в сознании с таким ранением. «Это не должно было случиться. Старших по званию нужно слушаться, особенно когда они говорят из лучших побуждений», – сказал он почти про себя. Потом он в последний раз рассмеялся. Он умер быстро, явно не испытывая особой боли. Может быть, с тяжелыми ранами всегда так. Все это случилось 4 сентября 1942 г. Позже я узнал, что в тот же день убили брата моей будущей невесты.

Подполковник фон Штрумпф говорит по телефону на своем НП на высоте 151, господствующей высоте на западной окраине Сталинграда, начало сентября 1942 г. Отметьте хорошо замаскированную стереотрубу справа

Фон Штрумпф у штабной землянки на высоте 151. Хотя сейчас тихо и фон Штрумпф не носит шлем, опасность везде. Со времени наступления от Дона к Сталинграду установился устойчивый поток потерь офицеров-артиллеристов

Подполковник фон Штрумпф раздает медали своим солдатам, 3 сентября 1942 г., передышка в боях в степи между Доном и Сталинградом