Будь со мной (СИ)

Родители Жанны приехали вчера. Заплаканная мамаша, безостановочно сморкающаяся в платок, вызывала у Игнатьева зубной скрежет. Её тощий усатый муженек раздражал. Они стенали, а Игнатьеву приходилось изображать скорбящего супруга и гладить их по мокрым от пота спинам. Посмешище, но таковы традиции. Повсюду снуют местные репортеры, который только дай повод написать гаденькую статейку.

Ладно, сегодня он попрощается с женушкой, картинно всплакнув у гроба; выдаст бывшим теще и тестю денег на личные расходы, заодно вручит им дочь Жанны на воспитание — и забудет о семейке Ермолкиных навсегда.

Он блаженно улыбнулся. Из коридора донеслись голоса.

Работники службы безопасности буквально внесли на руках девчонку. Та еле волочилась следом. На её босых ногах кровь смешалась с грязью. Игнатьев посерел. Его дорогой ковер ручной работы!

Несколько минут назад Игнатьеву сообщили, что на КПП в полуобморочном состоянии находится девушка, называющая себя подругой Жанны. Охрана бы вытурила гостью вон, но та смогла описать внутреннее убранство жилища депутата, упомянула пару фактов из жизни его жены. И бравые ребятки засомневались. Игнатьев через камеру наблюдения признал в бомжихе Олесю Лаптевой, которая изредка наведывалась в гости к его покойной супруге, и был бескрайне удивлен её появлению в столь ранний час.

Но сюда-то зачем её приводить?! Оставили бы в коридоре, а его позвали выйти. Идиоты!

Парни усадили Лаптеву на кресло и, раскланявшись, ушли. Девчонка плохо соображала, где она, смотрела остекленевшим взглядом сквозь депутата, пока тот расспрашивал: откуда она взялась и что с ней произошло.

— Не верится, Жанна мертва… — прошептала Лаптева.

Измазанная косметикой, с потекшей тушью и полустертой губной помадой, она смотрелась жутковато. Игнатьев изобразил привычное страдание, но мигом сбросил то и перебил сопливые соболезнования.

— И все-таки, что случилось?

— За мной охотятся, — всхлипнула девчонка; её била дрожь. — Они убили Демьяна… Может, и Жанна умерла из-за них?

— Из-за кого? — заинтересовался депутат, с сожалением откладывая недоеденный круассан.

Она несла полный бред про какую-то Нину, непонятных мужиков, мертвых людей в заброшенных ангарах. Молила о приюте, задыхаясь, твердила про убитого Демьяна. Девчонка определенно сошла с ума.

Игнатьев сбросил с себя её руки, когда она попыталась схватить его за плечи, и набрал номер телефона. Спустя пятнадцать минут за ней приехали. Она зашугано смотрела на людей в белых халатах. Укол помог Лаптевой успокоиться. Медики забрали её с собой, и Игнатьев облегченно выдохнул.

Ему вскоре хоронить жену, которую он же и отправил в мир иной — общение с полоумными наркоманками в его планы не входило.

22

Сначала его везли куда-то на джипе. Разумеется, когда на голову надет мешок, не сильно разберешься, на чем именно ты едешь. Но посадка у машины была высокая, и остатки разума подсказали — джип.

Олеся сбежала. Один из нападающих поднял стрельбу, но почему-то администратор отеля не принял никаких действий. Наверное, ей заплатили за молчание, ну или — что вероятнее, — запугали. По разговору этих двоих Демьян понял: девушка убежала, а тому, который погнался за ней, пес прокусил ногу. Олесю до сих пор не отыскали.

Заскрежетали тормоза. Демьяна выпихнули наружу, и он повалился на землю, не устояв на ногах. Связанные за спиной руки саднило.

— Пошел, — приказал голос сверху. Кто-то поднял его за шкирку.

Демьян лихорадочно соображал, где может находиться. Автомобили не ездили — значит, шоссе далеко. Под ногами земля и хрустит палая листва. Ветер продувает до костей. Что ж, он в лесу — и его закопают.

Они шли недолго. По лицу в мешке то и дело хлестали ветви.

Удар под колени заставил его рухнуть на живот. Дыхание выбилось из легких.

Били его молча. По лицу попадали редко, зато тела не жалели. Чаще — по ребрам, от чего воздух кончался, и Демьян начинал кашлять. Его не оставляла мысль, что бьют в половину силы. Он оставался в сознании. Хотели бы убить — ударили чем-то тяжелым, а не ботинками. Хотели бы убить — молотили по голове. Лишь один раз удар пришелся по носу — тот хрустнул. Стало трудно дышать, а по подбородку потекло теплое.

Его привалили к шершавому стволу дерева и оставили, не сказав напоследок и слова. Он ждал целую вечность. Любое движение причиняло адскую боль. Слух был напряжен до предела. Встать бы он всё равно не смог, да и куда идти в кромешной темноте?

Треснули сломанные ветки.

— Надеюсь, мои мальчики приняли тебя по достоинству? — В бархатном мужском баритоне звучала усмешка. — Прости, что заставил ждать. Итак, Демьян, я прав?

Тот сжал зубы.