Будь здоров

Спросонья я не понял, что случилось. Встрепенулся и заморгал, пытаясь оглядеться и вспомнить, где я и что, собственно, происходит. Первое, что увидел, – пронзающий, как огнешаром, взгляд знахаря. Второе – палату, спящего больного и солнечный луч на полу. Солнце встало, но ещё рано, отметило моё сознание. И тут только вспомнились слова наставника. Я впился в него не менее яростным взглядом, встал и так же тихо прорычал:

– Осторожнее в словах, господин Герболио! За них можно и перчаткой по лицу получить!

Огонь в глазах знахаря вспыхнул ещё яростнее, но тон сменился на приторно-сладкий:

– И как же господин ассистент травника охарактеризует состояние вверенного его попечению больного?

– Состояние стабильное. Прогноз положительный, – не прекращая дуэль взглядов, доложил я. – Завтра можно выписывать, если не терпится, но лучше послезавтра.

Ярость в глазах наставника сменилась сначала удивлением, потом тревогой – уж не сошёл ли практикант с ума от переживаний? Он резко отвернулся, подошёл к койке больного и низко склонился над ним. Почти две минуты пристально вглядывался в спокойно спящего человека, затем медленно разогнулся и с бесконечным удивлением посмотрел на меня.

– Невероятно! Я не мог ошибиться. Он не мог выздороветь. День. Максимум два, и всё… – Вдруг ему в голову пришла ещё одна мысль: – Если только здесь не побывал целитель. Но откуда здесь быть целителю? – начал размышлять он вслух. – Меня предупредили бы. Обязательно предупредили бы. Или нет? – И что-то тихо забормотал себе под нос. Наконец, придя к какому-то решению, он снова, словно впервые увидев, посмотрел на меня: – Парень, скажи, мне можно, ты – целитель?

Я не посчитал нужным скрываться перед коллегой и молча кивнул.

– Вот Лиллениан, старый хрыч! Опять не предупредил! Ну я ему покажу, – с превеликим облегчением забормотал Герболио. – Попроси у меня теперь корень животворный из ущелья Змейного – лопуха тебе корень, а не животворный.

Он немного пометался по палате, радостно потирая руки, потом остановился и деловито сказал:

– Так, парень, славы и благодарности от родных и самого больного тебе не видать – секретность, клятая. Сейчас быстро… А где Кламира? Завтракает? Ладно. С ней потом. Сейчас мы с тобой быстро бреем голову больного – ты ж ему и волосы на пробитом месте вырастил – и говорим, что сначала за волосами не разглядели, а оказалось, только кожа содрана на макушке. Потому и крови было много. Всё. Действуем.

Мы сняли повязку с головы лесоруба и наголо его побрили. Он, разумеется, проснулся, но мы ему объяснили наши действия лекарской надобностью. Этого оказалось для него достаточно.

Герболио густо намазал больному голову какой-то вонючей мазью – средством для укрепления волос, как я позже выяснил, – и мы замотали её толстым слоёв бинтов, соорудив некое подобие халифатской чалмы.

Только успели закончить секретные лекарские процедуры, как в коридоре раздался многоголосый женский вой и плач. Надо сказать, эта палата всей больнице была известна как палата для умирающих. Поэтому, узнав, куда поместили их ненаглядного сына, жениха, племянника, женщины начали предварительную репетицию оплакивания. К ним тут же вышел Герболио и в ласковых выражениях известил собравшихся, что своим воем они мешают спать их выздоравливающему чаду. Плач сменился ликованием, и толпа родни, громко радуясь, на цыпочках покинула больницу.

Герболио со вздохом облегчения вернулся в палату и опять посмотрел на меня:

– А почему ты в простыне?

– Мантия вся мокрая от пота была, я её и снял. Запасная дома, но до него ещё дойти надо, – пробурчал я.

– Ходить не надо. Я пошлю кого-нибудь, принесут. Ты два дня отдыхаешь. И без разговоров, – прикрикнул он. – Сгореть хочешь досрочно?! Это не обсуждается. – Секунду помолчал и, как всегда ехидно, пообещал: – А вот разговор… и до-олгий отдыху твоему не помешает.

Глава 20

Разговор с Герболио вопреки его угрозам получился совсем недолгим. Его не интересовали подробности, как я это делаю, что при этом вижу, кто первый заметил и кто чему учил. Его больше интересовало, что я могу на практике и чем это поможет жителям города. То, что я сделал это впервые, его не смутило – раз получилось, значит, умеешь. Случайность в такой сложной ситуации, как у лесоруба, – это нечто просто невероятное.

После отправки родственников бывшего умирающего восвояси мы перешли в кабинет знахаря на втором этаже. По пути он распорядился перевести страдальца в палату выздоравливающих, а кого-то из персонала послал к тётушке Матриде за сменной мантией для меня. В этот ранний час длиннющий коридор двухэтажного кирпичного здания больницы был пустынен, темен и тих. Толстые деревянные плашки пола ещё не поскрипывали под шаркающими шагами больных и не отзывались барабанной дробью на торопливую твёрдую поступь персонала. Спокойствие и умиротворение ещё властвовали над зданием, но уже готовы были уступить место деловитой суете, гомону и мельтешению отягощенных заботой людей.