А злобные лоперцы, как прознали, что знахарь за травами собрался, нагнали силу несметную, подкрались к доброму Герболио и коварно напали. Наши егеря, да и сам знахарь – парни не промах. Половину армии супостата побили, но и сами, тяжко раненные, были схвачены. Что враги сделали с Кламирой, просто страшно рассказывать, а знахаря долго пытали огнём и водой, но он не выдал секрет и умер, благословив всех жителей любимого Сербано. Боги разгневались на кровожадных лоперцев и обрушили горы, похоронив злодеев вместе с павшими героями.
Я слушал тётушку Матриду, открыв рот и держа в руке забытый надкушенный пирожок. Вот это да-а-а! Срифмовать, положить на музыку и петь в кабаках балладу о славном знахаре из Сербано – слёзы пожилых вдовушек и огонь героизма в очах юношей будут обеспечены, как и серебрушки в шляпе исполнителя. А не собраться ли жителям города да не написать ли всем обществом какой-нибудь роман? При столь буйной фантазии должен получиться незабываемый шедевр.
Переполненный впечатлениями, я отправился спать, попросив разбудить меня в восемь часов. Дилижанс отправлялся в десять, и я рассчитывал успеть к девяти подойти к Герболио, там, как договорились, встретиться с Кламирой, получить у знахаря документ о прохождении практики и попрощаться с ним. Переодевшись в пижаму, я разобрал постель, лёг и, как пишут в романах, только моя голова коснулась подушки…
Свента стояла в длинной ночной рубашке посредине незнакомого помещения, похожего на комнату постоялого двора, и с удивлением смотрела на меня. Выглядела она плохо. Точнее, смотрелась она, как всегда, потрясающе, а уж в этой ночной сорочке – настолько близкой и родной, что я с трудом сдерживал неуместный порыв подойти и обнять её. Однако тёмные круги под глазами и какая-то запредельная тоска в них недвусмысленно говорили о том, как ей плохо.
– Филин? – неуверенно спросила она. – Это ты?
Удивленный таким странным вопросом, чуть не ответил: «А кто же ещё?» – однако при столь необычных обстоятельствах нашей встречи всё могло быть, поэтому, хоть сам засомневался, ответить постарался уверенно:
– Это я.
– Тебе там хорошо?
– Нормально, – пожал я плечами.
Я не понял точно, где это «там», но предположил, что в Сербано.
– Филин, пока ты здесь, я давно хочу тебя сказать… – торопливо заговорила Свента, словно куда-то опаздывая. – Прости меня! Там, на постоялом дворе, я вела себя действительно как капризная девчонка. Я и вправду не понимала, насколько всё серьёзно, и когда лоперцы напали… они же могли убить всех пассажиров. Из-за меня. Эти два месяца я всё думала, думала, думала… Ты меня простишь, Филин?
– Я тебя давно простил, Свента. В первый же день. В свою очередь, если пошёл такой разговор, я прошу тебя, Свента, простить мою грубость и несдержанность. Я не должен был так говорить.
– Должен, должен, – печально ответила Свента. – Мне ещё розгами по мягкому месту надо было надавать, а не одними словами обойтись. Так что ты был ещё деликатен со мной. Но если тебе это всё ещё важно, я тебя прощаю, Филин.
После моих слов ей стало заметно легче, будто она наконец смогла сбросить с себя тяжкую ношу долга, который уже не надеялась когда-нибудь вернуть.
– А с Вителлиной что у тебя было? – согласно канонам женской логики, спросила Свента, вероятно, о самом важном для себя.
Ох, это женское любопытство! Ну какая ей разница? Я же не спрашиваю, было ли у неё что-нибудь с кем-то из парней-боевиков.
– С Вителлиной мы друзья, – твёрдо ответил я.
– А ты её любишь?
– Нет. Мы просто друзья. Она даже приглашала в свою ложу в королевском театре. Обещала билеты на двоих.
– Кто же теперь сможет ими воспользоваться?.. – с грустью произнесла Свента странные слова. – Спасибо тебе, Филин, что навестил. Пусть тебе там будет хорошо…
Я проснулся от прикосновения к моему плечу. Тётушка Матрида, как и обещала, разбудила ровно в восемь утра. Опять странный сон. Да такой реальный. Только Свента как-то странно со мной разговаривала. Я умылся, оделся, позавтракал, собрал вещи и душевно попрощался с доброй женщиной. Она добилась от меня обещания, что в следующий свой приезд в Сербано я непременно остановлюсь только у неё. Даже за постой отказывалась брать деньги, но я настоял, положил короны на стол и вышел за порог.
Возле дома знахаря выстроилась огромная очередь… больных, наверное. Большую часть очереди составляли крепкие и на вид здоровые, как лошади, женщины средних лет. Согбенная старушка клюкой отпихивала одну такую, каркая на неё рассерженной вороной:
– Куда ты прёшь, кобылища? Осади назад! Я первее тебя стою! Вот скажи, что тебе-то там надо? Ну мне-то понятно что, а тебе-то зачем?
– А морщины?! – с удивлением и возмущением проговорила молодуха, словно речь шла о болезни, после которой уже не встают. – У меня стали появляться морщины!