Будь Жегорт

Фу, ну и шутки, но главное, что ему понравился одеколон. А потом произошло что-то замечательное. Каченка отправила всех на кухню, а когда позвала обратно, то посреди комнаты стоял какой-то ящик или скорее груда ящиков, прикрытых простыней. Раз, два, три – многая лета – Каченка сдернула простыню, и там был проигрыватель! Каченка подарила Пепе проигрыватель и три пластинки: «Мою родину» Бедржиха Сметаны, народные песни Вальдемара Матушки[22] и походные песни. Все аплодировали и обнимались, сразу включили Вальдемара Матушку и пели с ним вместе все его народные песни, особенно «Девушка, девушка, увядший цветок» и опять, и опять. Было так хорошо, что про меня совсем забыли. А когда вспомнили, то уже давно было десять и меня хотели скорее отправить спать. Только вдруг позвонили в дверь. Пепа открыл – на пороге стояла Йолана Беренчичева. По ее лицу и волосам текла кровь и капала прямо на майку. Все стали кричать, и только Пепа отвел Йолану в ванную, потом усадил ее в кресло и тихо спросил, что случилось.

– Меня избили, – сказала Беренчичева, – немного дали по морде.

– Кто?

– Кроупова с Панырковой. Они пришли ко мне после экзамена домой насчет ССМ[23], и я их послала ко всем чертям. Я сказала им, что я, конечно, такая же сука, как они, но не такая свинья. Они меня заперли, избили и убежали.

– Боже мой, что же нам делать? – голос Каченки звучал странно.

– Главное, налейте мне как следует, – попросила Йолана и, когда выпила, сказала, что она в порядке. Никто не знал, что делать дальше, и меня отправили спать. Только Беренчичева кричала:

– Оставьте ее! Оставьте этого ребенка, пусть знает, как выглядит жизнь. Настоящая, сучья жизнь.

– Жизнь, Йолана, не сахар, – сказал Пепа. – Но, между нами говоря, когда тебе двадцать – это все ерунда.

Утром я не вспомнила о партизане, а когда после обеда возвращалась из школы, то кости в кустах уже не было.

9. Как у нас на обед были внутренности

Вчера на обед у нас было что-то ужасное. Это называется легкие в сливках, это как бы мясо, но не такой плоский, ровный кусок, как, например, шницель, а маленькие, ужасно мягкие и скользкие кусочки, которые выглядят так, будто их кто-то выплюнул в этот соус. Я сказала, что не буду обедать, потому что не голодна и потому что уже с утра у меня ужасно болит живот. И это была абсолютная правда. Как только после завтрака я узнала, что будет на обед, у меня адски разболелся живот. Но мне все равно никто не поверил, и Пепа так угрожающе хмурился, что я сразу поняла, что меня ничто не спасет. Тогда я сначала съела рожки, это был гарнир, и, когда они закончились, я попыталась положить в рот остальное и быстро проглотить. Чтобы было легче, я закрыла глаза, но все равно не получалось. Пепа с Каченкой и Пепичеком уже доели, Пепичек пошел играть, а они сидели, хмурились и ждали, пока я доем. Я набила в рот столько легких, сколько поместилось, сказала, что мне нужно пойти пописать, и в туалете выплюнула все это. Но на тарелке их оставалось еще очень много. Наконец Пепа встал, сказал, что не может на это смотреть, хлопнул дверью и ушел. А Каченка сказала: «Дай, пожалуйста, сюда», – и выбросила оставшееся.

Это была большая удача, а то бы меня стошнило, как тех рыбок.

В субботу мы с Кристиной и паном Махачеком были у Махачеков на даче. Пани Махачкова там тоже была, но она с нами особенно не разговаривает, она в основном готовит или вяжет. Дача Махачеков у водохранилища, недалеко от Ничина, дом деревянный и все сразу в нем не помещаются. В саду они сделали много маленьких грядок, и пани Махачкова выращивает на них все, что может пригодиться для супа. Как только мы приехали, она сразу начала там копаться, а пан Махачек повел нас на водохранилище.

Оно такое большое, что не видно другого берега, выглядит почти как море. Но на нем не бывает больших волн и нет ни ракушек, ни медуз. Пан Махачек сидел на пеньке и курил, а мы с Кристиной просто так слонялись у воды, потому что купаться было еще холодно.

Я рассказывала Кристине, как выглядит настоящее море. Как оно пахнет и что оно приятное на вкус. Что на берегу моря есть пляжи, это такие луга из песка, на которых можно играть и находить что-нибудь интересное. Что море простирается так далеко, что совсем непонятно, где заканчивается вода, а где начинаются тучи. Увидеть это можно, но только когда плывет лодочка.

Еще я рассказывала ей, как по-болгарски «мороженое» и «спокойной ночи», и что когда болгары имеют в виду «да», то качают головой, как будто «нет», и наоборот, и что у них в магазинах есть белый вытянутый хлеб и никакого мяса, и что в кондитерских продают только квадратные прозрачные леденцы или еще сладкую кашу в круглых жестянках, и как мертвецов носят в открытых золотых гробах, и как я по этому всему соскучилась. Кристина не поверила, но больше ничего не сказала. Я подумала, что она тоже могла бы мне что-нибудь рассказать, но она вообще очень мало говорит. Почти так же мало, как пани Махачкова.