Будаг — мой современник

Чаще других у нас бывали армяне из деревни Пырноут. Среди мусульманских сел самое большое — Вюгарлы, а среди армянских — Пырноут. Если Вюгарлы насчитывали пятьсот дворов, то в Пырноуте дым поднимался над тысячью домами. Но так же, как у нас, жители Пырноута ходили на заработки в Баку. И, как мы, сидели впроголодь, когда наступала засуха или нападала на поля саранча. Не только бедность была бичом для пырноутцев: адским наказанием для них был их сельский старшина. Низкорослый, усатый и бородатый, злобный и свирепый, он измывался над сельчанами как мог. Плеть так и играла в его руках, норовя полоснуть по спине, по голове, по ногам. А ее рукояткой он любил тыкать в лица стоящих перед ним. Он никогда не появлялся в деревне один, а только в сопровождении казаков.

Наш волостной старшина Садых не отставал от него. Одна змея, наверно, их ужалила. Чуть завидев старшину, женщины прятались кто куда. Он (как наш, так и пырноутский) не ограничивался тем, что требовал для себя чихиртму из цыплят, а для своей лошади — отборный ячмень. Каждый из старшин выбирал для ночлега дом. И подавай ему самое дорогое белье, стеганые но шелку одеяла. А уж если ему приглянулась женщина и если она не скрылась вовремя, то беде не миновать. В каждом из семи сел, подвластных Садыху, у него было по жене.

Да, такого волостного старшину, как Садых, не сыскать во всем Зангезурском уезде.

Все бы ничего, но мой отец так был занят своими делами, что совсем позабыл о моих. Меня это беспокоило. Но неожиданное несчастье опрокинуло мои планы. Однажды ночью был зверски убит мельник — отец Гюллюгыз. Новость молнией разнеслась по селу. Я бросился к ее дому, но соседи сказали, что мельничиха с дочерьми на мельнице, где и произошло несчастье.

Кончилась жатва, и народ потянулся на мельницу молоть зерно. В такое время мельник Мамедкули работал круглые сутки, отдыхая урывками. В середине ночи вдруг остановились жернова. Мельник вышел посмотреть, в чем причина, и обнаружил, что кто-то завалил камнями арык. Вернувшись, он увидел, что большая часть смолотой муки уже насыпана в мешки, а какой-то неизвестный готовится погрузить их на арбу. Мельник хотел помешать, но неизвестный ударил его каким-то тяжелым предметом по голове и сбросил под мельничное колесо.

Я побежал к мельнице, но уже у околицы встретил скорбную процессию, несшую тело отца Гюллюгыз. Лица Гюллюгыз, ее сестры и матери были разодраны ногтями. Женщины с исступлением рвали на себе волосы и причитали. Сельчане вышли к воротам своих дворов, чтобы посочувствовать несчастным.

Гюллюгыз таяла как свеча. От горя и тоски она чахла на глазах.

Я молчал, с нетерпением ожидая осени, о которой говорил отец, — времени нашего обручения с Гюллюгыз.

Случалось, отец нанимался косить траву и ячмень и брал меня с собой. Мы так уставали, что было не до разговоров.

Но пришла осень, затем наступила зима, а отец и не думал возвращаться к разговору о помолвке.

* * *

Он по-прежнему пропадал в соседних селах. Мы с матерью его почти не видели. Но вот однажды, взволнованный, он принес весть, что русского шаха свергли с трона. Многие сельчане растерялись, но и отец и люди, которые часто собирались в нашем доме, на радостях поздравляли друг друга. Они говорили, что скоро начнется совсем другая жизнь.

Спустя несколько дней в село в сопровождении казаков приехал волостной старшина Садых. Всех созвали на сход у большой мечети.

Садых произнес длинную речь, а в конце предупредил:

— Вюгарлинцы! Не сходите с ума. Если даже их императорское величество шах и был не нашей веры, — при этих словах Садых низко поклонился, наверно из боязни перед русским шахом, — но он любил мусульман и защищал интересы правоверных. То, что наместник аллаха на земле свергнут, — тут он снова поклонился, — большая потеря для нас. Но не обманывайтесь! Если даже русского шаха нет, страной есть кому управлять, есть кому хозяйничать, показывая путь подданным. Мы все преданно, не щадя сил и жизни, служили русскому шаху, но впредь будем так же преданно служить нынешнему правительству. Хочу предупредить тех, кто, вернувшись из Баку, ведет в селе предосудительные разговоры, сеет смуту. Мало им было русского шаха, так они уже ругают новое правительство. До меня доходят слухи, что здесь у вас ведутся подстрекательные беседы и против меня. Еще раз заявляю: укоротите свои языки, а не то я сам их укорочу! Вы меня знаете!

Впервые волостной старшина и его казаки не остались ночевать в нашем селе и не попробовали еще не кукарекавших петушков.

Я был очень горд в тот день: впервые мой отец в накинутом на плечи сером суконном пальто вышел к народу у большой мечети:

— Все, что мог состряпать волостной старшина, пусть он съест на поминках по своему царю. Что же касается того, что все уладится, запомните — разлитое не соберешь… Царь больше не вернется. А новая власть — временная — пришла и уйдет, о народе она, как и бывший царь, не плачет!..

Сельский старшина Талыб угрожающе прервал отца:

— Пусть только все уладится, тогда мы с тобой расправимся, смутьян.