Разговор двух лубянских генералов — Абакумова и Синицына — состоялся где-то в конце 1945 года. К этому времени поворот советских спецслужб на нового противника — американский империализм — уже был свершившимся фактом.
Переориентация с главного противника Германии на главного противника США произошла ещё до окончания войны. Когда в Москву в 1944 году прибыл генерал шеф УСС Донован и обсуждался вопрос об обмене специальными миссиями двух разведок, — уже тогда Берия инструктировал контактировавшего с Донованом генерала Фитина и полковника Овамикяна (псевдоним — Осипов), что их главной целью является ориентация в антисоветской деятельности американских спецслужб УСС и ФБР. В ведомстве Берия считалось, что, вопреки широко распространенному мнению, не англичане, а американцы располагают наиболее опасным для советской страны спецаппаратом. Возможно, такому взгляду способствовало то обстоятельство, что в сердце британской разведки уже были внедрены "советские датчики" — знаменитая пятерка Филби — Маклин Бэрджес — Блант — Кэйнкросс и поэтому обо всем, что предпримет шеф британской разведки генерал Мензис, заранее в Москве знали. Зато Донован, Даллес и их преемники ещё нуждались в изучении. Ориентация на США как главного противника была официально сформулирована сразу после Ялтинской конференции, а потребность в изучении этого противника усилилась в самом конце войны.
Следовательно, Валленберга надо было бы в первую очередь использовать на этом новом направлении. Что касается бывших позиций абвера и СС, то у Смерша было достаточно других источников для выяснения прямой немецкой агентуры, поскольку среди захваченных в плен узников Лубянки были «звезды» немецкой, венгерской и румынской разведок. СС уже ушло в небытие. Куда интереснее были иные связи шведа, ведшие к УСС, а также к еврейским организациям в Будапеште, Стамбуле, Палестине и, конечно, в США. В глазах НКВД эти организации были равнозначны американским спецслужбам. Уже тогда слово «Джойнт» на Лубянке (впрочем, как и в РСХА) было синонимом международного еврейско-империалистического, сионистско-американского заговора против Советского Союза и идей коммунизма.
Установка контрразведки была очевидна: кем бы ни был попавший в её руки человек, сначала нужно было получить от него ценную для Смерша информацию. А уж затем постараться в расчете на будущее, то есть приобрести этого человека как источник новой информации. Простая, но жестокая логика деятельности этого учреждения требовала рассматривать все под сугубо профессиональным углом зрения. О том, что именно под этим углом смотрели на Рауля Валленберга, свидетельствует повествование упоминавшегося выше генерала Синицына. Кадровый разведчик, резидент НКВД в Хельсинки (1939 1941), Стокгольме (1944 — 1945), Берлине (1950 — 1952), представитель КГБ в Венгрии (1953 — 1956), Польше (1952 — 1957), Чехословакии (1970 — 1981), он прошел сорокалетний путь разведчика-профессионала от слушателя школы особого назначения до заместителя начальника 1-го Главного управления КГБ СССР. Появившиеся в 1996 году его мемуары содержат рассказ о Рауле Валленберге — рассказ, который я не смог перепроверить (Синицын скончался несколько лет назад). Однако он заслуживает быть включенным в разряд одной, причем вполне вероятной, версии о том, что же произошло или могло произойти с Валленбергом в Москве. Синицын в начале 1945 года был назначен начальником отдела 1-го Главного управления НКГБ по скандинавским странам.
Синицын знал Швецию. Тем большим было его удивление, когда окольным путем — не от сотрудников собственного ведомства, а от советских дипломатов он узнал, что Рауль Валленберг находится в руках Смерша в Лубянской внутренней тюрьме. Сотрудник скандинавского отдела НКИД поделился с Синицыным теми трудностями, которые испытывает его ведомство при объяснении судьбы шведского дипломата, о котором НКИД официально известил Стокгольм, что он под охраной советских властей в Будапеште. Но что с ним дальше узнать не удалось. Синицын навел справки и неофициально узнал, что Валленберг — в руках Смерша. Тогда-то и родилась у генерала мысль — а что, если приобрести отпрыска столь знаменитой семьи в качестве советского осведомителя?
Много лет спустя Синицын объяснял свою мысль заботой о самом Валленберге и возмущением незаконными действиями главы Смерша Абакумова. Мне кажется, что, скорее всего, действовали не гуманитарные соображения, а профессиональный рефлекс. Синицын знал, кто такие Валленберги. Знал, что во время войны удалось наладить с ними деловой контакт через специальные каналы и негласно обеспечить получение шведских шарикоподшипников для советской авиапромышленности. Синицын поделился своей идеей со своим начальником — Павлом Фитиным, и оба они отправились к Абакумову. Синицын вспоминает1: