Будда

Из всего этого следует, что нирвана вовсе не была чем-то вроде христианского рая, куда верующий мог переселиться после смерти. В те времена мало кому из индийцев пришло бы в голову мечтать о блаженном бессмертии. Все было наоборот: они страдали как раз от того, что ощущали себя приговоренными вечно влачить жалкое земное существование. Это следовало из учения о реинкарнации, широко распространившегося в Индии к VI в. до н.э.: считалось, что человек не умирает окончательно, а после смерти перерождается в другое существо, сущность которого определяется его поступками (кармой) в предыдущей жизни. Плохая карма могла означать, что в следующем рождении человек станет рабом, или животным, или растением; хорошая, достойная карма сулила в следующем рождении лучшую жизнь: в ней человек мог стать царем или даже богом. Рождение на небесах, однако, не считалось особо счастливым событием, потому что божественность была столь же преходяща, как и всякое другое состояние. Даже бог в конечном итоге мог исчерпать хорошую карму, которая обожествила его — и тогда в следующем рождении он занимал бы куда более низкое положение. Иными словами, все живущие были приговорены к сансаре, бесконечному циклу перерождений. Вращаясь, колесо сансары направляло их от предыдущей жизни к последующей. Со стороны эта теория могла бы показаться довольно странной, хотя на самом деле ее следует признать как серьезную попытку объяснить причины человеческих страданий. По существу, она более логична по сравнению с теми, что объясняют судьбу человека странными и подчас нелепыми прихотями какого-нибудь персонифицированного божества, которое, как часто оказывается, благоволит именно нечестивцам, даруя им успех и процветание. Закон кармы, напротив, представляет собой механизм абсолютно объективный, перед которым все равны. Но он неумолимо обрекает человека на бесконечную цепь перерождений, и такая перспектива угнетала Гаутаму, как, впрочем, и большинство людей, населявших в те поры Северную Индию.

Нам, наверное, нелегко понять их чувства. Современного человека расстраивает как раз обратное — то, что жизнь слишком коротка и быстротечна. Сегодня вряд ли кто-нибудь отказался бы от возможности прожить ее хоть еще один раз. Однако Гаутаму и его современников страшило не столько множество предстоящих жизней, сколько то, что каждый раз придется заново умирать. Стареть, дряхлеть, страдать тяжкими недугами, а потом долго и страшно умирать даже один раз мучительно, но если знать, что обречен переживать все это снова и снова, это совсем уж невыносимо, да и какой в этом смысл? Большинство религиозных практик того времени как раз и были призваны помочь человеку разорвать порочный круг сансары и обрести окончательное освобождение. А освобождение, которое дарует нирвана, представить уж и вовсе немыслимо, настолько далеко это понятие от нашей повседневной жизни. Какими словами описать или хотя бы мысленно нарисовать картину бытия, в котором нет ни страданий, ни боли, ни скорби, жизни, не подверженной влиянию сил, абсолютно нам не подвластных? А вот древнеиндийские мудрецы, современники Гаутамы, считали подобное освобождение вещью совершенно реальной. С позиций западного мышления индийская философия часто представляется негативной и нигилистической. Это не совсем так. Напротив, она потрясающе оптимистична, и под ее влиянием Гаутама не терял надежды.

Покинув родительский дом и облачившись в желтое одеяние бродячего монаха, Гаутама решил, что вступает на новую жизненную стезю. Его неодолимо манила распахнувшаяся перед ним свобода, он жаждал состояния абсолютной праведности «бесприютности, монашества». В те времена «праведная жизнь» почиталась за благородную вызывающую уважение цель. Цари, купцы, богатые землевладельцы относились к бхикшу (нищенствующим монахам) с большим уважением и нередко соперничали между собой за право поднести им подаяние. Некоторые становились постоянными покровителями и последователями бхикшу. И это не было прихотью или сиюминутным увлечением скучающих богачей. Индийцам не менее, чем представителям других народов, свойствен материалистический взгляд на вещи. Просто в этой стране сложились глубокие традиции почитания тех, кто посвятил себя духовным поискам; оказание им помощи всегда считалось делом благородным и приветствовалось обществом. Вместе с тем в конце VI в. до н.э. проблема духовных исканий для северной части Индии приобрела особое звучание. Люди в этой местности переживали период тяжелого духовного кризиса. Глубокое разочарование в традиционных жизненных устоях, крах иллюзий и социальная апатия, которые заставили Гаутаму искать истину в монашестве, не были тогда редкостью — многие были поражены тем же духовным недугом. Людям отчаянно не хватало новой веры, которая вернула бы им надежду. Поэтому нищих странствующих монахов никогда не считали никчемными попрошайками. Напротив, они пользовались большим почетом как люди, занятые духовными поисками для общего блага, которые не побоялись заплатить за это огромную цену — отречься от мирской жизни.