Будда (2-е изд., испр.)

Проповедь Первоучителя, прочитанная пришедшим с ним новообращенным буддистам, получила название Огненной проповеди. Он произнес ее с вершины массивного скального образования, со стороны напоминающего голову гигантского слона. Это пространство завалено огромными валунами и очень удобно для размещения в нем большого количества людей. Проповедь и ее многочисленные слушатели, бывшие хранители традиционных ритуалов, принявшие Учение Гаутамы Будды, должно быть, создали переполох среди местных служителей ведийского культа. Недаром же Первоучитель сделал священный ведический символ — огонь — сквозным образом, проходившим через его небольшую по времени речь.

С помощью огня в Индии совершались и по сегодняшний день совершаются жертвоприношения. В Ведах называются три таких священных огня: гархапатья, ахавания, дакшина. Гархапатья — это огонь домохозяина (санскр. — грихастха). Он передается от отца к сыну и далее по мужской линии, на нем готовится хозяином дома жертвенная пища. Он возжигается с западной стороны. Ахавания — первый огонь, на который совершается жертвенное возлияние при ведическом обряде, на нем готовится также жертвенная пища для богов. Он возжигается с восточной стороны. Дакшина — огонь, используемый в основном в ритуалах, связанных с жертвоприношениями умершим родственникам и предкам, а также богу Яме. Он возжигается с юго-восточной стороны. Всем этим трем священным огням в проповеди Первоучителя придавался исключительно негативный смысл. Это был прямой вызов всей системе ведических понятий и представлений, ее демонтаж с помощью убийственных, подчас издевательских сопоставлений, доходчивых доводов и категорических силлогизмов. Эта проповедь воспроизводится в Гайясиса сутта[380]. Гаутама Будда «объявляет» слушателем, что всё, чем и что мы видим, слышим, чувствуем, пылает в полную мощь, как огонь в преисподней. Из-за этого жизнь превращается в нескончаемый кошмар. Источник воспламенения — страсть, ненависть, заблуждение. Топливо — «это рождение и старение, это страдание и горе, грусть, неудовлетворенность и отчаяние»[381]. Карен Армстронг отмечает: «Будда намеренно и с определенной долей иронии уподобил три пагубных огня — жажды бытия, ненависти и незнания — трем священным огням Вед»[382].

Жизнь в семье, домашний очаг — не для тех, кто ищет истину. Вот еще одна важнейшая тема Огненной проповеди.

Первоучитель не искушал слушавших его людей прямым осуждением их предрассудков. Не на то он делал упор, что его допекало. Он сосредоточился на причинах, препятствующих освобождению, и способах их преодоления. Для этого было необходимо заглянуть в самих себя.

Все свое время в Гайе он тратил на обучение новообращенных. Кашьяпа из Урувилвы предложил разбить сангху на 36 групп по 25 монахов в каждой. Прокормить тысячу человек горожанам оказалось не под силу. За подаянием бхикшу ходили по окрестным деревням, далеко удаляясь от Гайи. Да и засиделись они на одном месте. Гаутама Будда принял решение идти в Раджагриху, поближе к царю Бимбисаре. Он понимал: в столице они не пропадут! На десятый день, измученные дорогой, они медленно двумя шеренгами вползли в город и остановились в Пальмовой роще.

Царь Бимбисара, наслышанный о духовных успехах Гаутамы Будды, в сопровождении придворной свиты, жены и сына, принца Аджаташатру (палийский вариант: Аджатасатту) навестил Первоучителя. Владыке Магадхи было уже за тридцать. Они не виделись больше семи лет.

Для большинства придворных, прибывших с царем, Гаутама Будда по известности среди горожан уступал Кашьяпе из Урувилвы. Какое-то время интерес вельмож сосредоточился на старом аскете. Он все еще находился в зените славы. Гости интересовались, почему это он ушел в тень и в чем причина его разочарования в культе огня и воды. Наконец, им не терпелось узнать о новых воззрениях почтенного брахмана. Не погнался ли он за призраком в своих новых привязанностях?

Пришедшим в Пальмовую рощу было странно видеть, как монахи с почтением и трогательным вниманием относились к высокому и красивому молодому мужчине. Люди его роста (181 см) в то время нечасто встречались. Создавалось такое впечатление, что именно он своим присутствием удерживает их всех от падения в пропасть бессмыслицы и безумия. Исходящая от него светлая аура умиротворяюще подействовала на собравшихся гостей.

Вместо ответа на заданные ему вопросы Кашьяпа из Урувилвы приблизился к Первоучителю и в глубоком троекратном поклоне коснулся земли у его ног. Всякий раз он повторял: «Вот мой учитель, а я ученик!»