Будда

Царь не утруждал себя разборкой этого дела. Автор с иронией замечает: «Поскольку цари обычно безрассудны, то этот царь приказал посадить его на кол»[83]. Из дальнейшего следует, что царем в то время был Бхарадваджа, родной брат Гаутамы. Странно, что он не признал родного брата, а тот не напомнил ему о себе. Решение о мучительной казни оформили царские министры. Надо сказать, что в Индии к казнокрадам, насильникам и детоубийцам чаще всего применяли казнь пробития колом. Она заключалась в протыкании колом грудной клетки преступника. Подобным образом обычно казнили женщин. На этот раз для Гаутамы был выбран наихудший вариант — его посадили на обструганный и вбитый в землю кол, направляя его в анальное отверстие, предварительно смазанное жиром.

Из всех видов казней, которые придумал человек, эта — одна из самых жестоких и притом унизительных, поскольку совершается прилюдно. Первое упоминание о ней относится к началу II тысячелетия до н. э.

Из Азии она пришла в христианскую Европу. Там ее использовали несколько веков с такой частотой и в таком массовом порядке, словно она была неотъемлемой частью христианской литургии. Ее основной смысл заключался в продлении на многие часы невыносимых мучений посаженного на кол человека и в устрашении народа безобразным видом казни. Особенным пристрастием к ней отличался валашский господарь Влад Дракула, получивший от современников прозвище Цепеш — кол. Поддерживать в людях разными изощренными способами страх и трепет перед властью считалось основной обязанностью правителей.

Особенно отвратительно выглядело применение этого вида казни в отношении женщин.

В религиозном смысле казнью сажания на кол уничтожался соразмерный порядок функционирования внутренних органов тела, созданный божественной природой. Нарушалась его нормальная жизнедеятельность. Человек уничтожался как прекрасное творение Бога, словно был недостоен своего Создателя, и через немыслимые страдания искупал тяжесть своего преступления, «возвышал» свой падший дух. Конечно, более наглядной была казнь через четвертование или колесование, однако она довольно быстро приводила к смерти жертвы.

Совет древнегреческого мыслителя и тирана Периандра Коринфского долгое время не был услышан ни на Западе, ни на Востоке: «Кто хочет править спокойно, пусть охраняет себя не кольями, а общей любовью».

Страдания Гаутамы описывать не буду. Чтобы в меру своих сил облегчить их, мудрец Асита подошел к месту казни.

Интересен и драматичен диалог между Аситой и Гаутамой. Асита спросил: «Что это, сын мой?» Гаутама сказал: «Что это, как не карма!» «Ты не нарушил своих обетов?» — спросил святой мудрец. Гаутама ответил: «Тело ранено, но не ум». «Как мне поверить в это?» — воскликнул святой мудрец. Гаутама сказал: «Вот клятва: если только тело мое ранено, но не ум, пусть кожа упадхьяи станет золотого цвета!»[84]

Как только он с трудом прошептал эти слова, кожа Аси-ты окрасилась в золотистый цвет от пальцев ног до самого лба, словно солнце, клонившееся к закату, подтвердило правдивость сказанного мучеником.

Для непосвященных загадочны слова Гаутамы: «Что это, как не карма!» Что же такого ужасного совершил оказавшийся посаженным на кол ученик святого мудреца? За какое преступление его, явно невиновного, подвергли мучительной казни? Оказывается, он расплатился сполна за жестокость, которую проявил в прежней жизни по отношению к комару. Он насадил его на острие иголки, а теперь испытал на себе те же мучения, которыми он ради забавы подверг крошечное и беззащитное насекомое.

Асита стоял близко к Гаутаме и наблюдал, как тот угасает. Последний диалог Гаутамы и Аситы по своей драматичности не уступает великим древнегреческим трагедиям.

Гаутама спросил: «О упадхьяя! Каково будет мое следующее перерождение?» Святой мудрец ответил: «О сын мой! Брахманы утверждают, что без потомства никто не может обеспечить хорошее перерождение. Осталось ли в тебе достаточно сил, чтобы породить сына?» Гаутама ответил: «Я страдаю от смертельной боли, как я соберу силы?»[85]

Асита сосредоточился на этой неприятной мысли. Его седые брови чуть ли не срослись, сомкнувшись друг с другом, и тут же ослепительная молния зигзагообразным серпом взрезала небо. На Гаутаму, окончательно теряющего силы, обрушились ветер и потоки дождя. Они остудили его тело, из которого с кровью излились две капли семени. Вскоре Гаутама скончался. Чудодейственным образом эти капли оформились в два больших яйца. Закатное солнце, как прилежная птица, согрело их своим теплом. Яйца лопнули, сначала первое, потом второе. Из них вышли два ребенка мужского пола и скрылись в зарослях сахарного тростника.