Будда из Бенареса

— Я вернусь, отец, — сказал Девадатта. И прибавил: — Клянусь быком-громовержцем.

Глава IV РОЩА ДЖЕТАВАНА

1

Джетавана была подарена общине Сиддхарты богатым ювелиром Судаттой из города Шравасти. В Кошале рассказывали, будто ювелир, выкупая рощу у царевича Джеты, отдал по золотой монете за каждое дерево. В Джетаване были ручьи, где водились рыбы и черепахи, пруды, окруженные черной акацией, дорожки, посыпанные белым песком, высокие бетелевые пальмы, манговые деревья, увитые жасмином, кустарник марувака и лианы, зеленые, как оперение молодых попугаев. Сюда забредали лани, пятнистые олени и длиннохвостые голубые антилопы.

Достигнув священной рощи, Девадатта отдал слуге деньги, браслеты, серьги и перевязь с мечом, оставив себе только несколько монет. Придерживая поводья второго коня, слуга ускакал, и юноша остался один. Девадатте было не по себе. По дороге в Кошалу они остановились в Сарнатхе. Там он увидел странного отшельника, здоровенного парня, похожего на кузнеца, с глуповатым сонным лицом. Вокруг парня толпились любопытные, а он раз за разом протыкал себе шею толстой железной иглой. «Как тебе это удается?» — воскликнул Девадатта. «Не знаю, — пожал плечами парень. — Я могу проколоть себе язык, шею и грудь, но почему — не знаю». В окрестностях Айодхьи Девадатту неприятно поразили четверо шраманов. Совершенно голые, с искаженными лицами, перемазанные пеплом и сажей, они стояли у погребальных кострищ в причудливых позах, словно во время танца их поразила молния Индры. «Свага!» — изредка вскрикивал старший из них, меднобородый человеке трезубцем в одной руке и черепной костью в другой. «Свага! Свага!» — хриплыми голосами подхватывали другие. «А что, если Сиддхарта тоже заставляет своих учеников стоять голыми под палящим солнцем?» — подумал юноша, и у него неприятно заныло в груди.

Впереди на дорожке показался молодой отшельник, судя по длинной косице — из касты воинов, и Девадатта с облегчением отметил, что бедра шрамана обернуты дхоти, а его лицо не выглядит изможденным. Значит, Сиддхарта не требует, как Джина-Махавира, чтобы его ученики ходили нагими или терпели полуденный зной. Без удивления выслушав Девадатту, молодой отшельник провел его в дальний уголок рощи, где в тени манговых деревьев стояла одинокая хижина. Внутри хижины был полумрак, курились благовония, пол устилала циновка из редкого узорчатого бамбука. Сиддхарта, загадочный как раджа, сидел на циновке, и от кончиков его пальцев исходило голубоватое сияние. Когда Сиддхарта соединил руки в приветственном жесте, сияние усилилось.

Сердце Девадатты гулко билось. Этот человек, его двоюродный брат, превосходил его мудростью и телесным совершенством. Сиддхарта не только отличался прекрасной осанкой и благородными движениями рук, но и обладал магической силой. У него были очень черные, глубоко посаженные глаза; между бровей золотился пушок; ухоженные длинные волосы изящно, словно фазаний хвост, закручивались вправо. Робея и злясь на самого себя за эту робость, юноша спросил о крысе, ястребе и терновнике.

Сиддхарта улыбнулся.

— Ты беспокоишься о душе, воин из Бенареса. Но где находится душа Девадатты — в теле, в чувствах, в сознании?

Юноша припомнил разговоры с Амбапали.

— В том, и в другом, и в третьем.

— А тело постоянно или подвержено переменам?

— Подвержено переменам.

— Хорошо. А непостоянное приятно?

Девадатта снова подумал о танцовщице.

— Мучительно.

— А чувства? Сознание?

— Тоже непостоянны и мучительны.

— Тогда стоит ли говорить о том, что непостоянно, мучительно, подвержено переменам: «Это я, это моя душа»?

— Значит, души не существует?

— Некоторые говорят: отшельник Сиддхарта учит, что души не существует. Другие говорят: отшельник Сиддхарта учит, что душа существует. Но отшельник Сиддхарта не учит ни тому, ни другому. Он учит освобождению от страданий и избавлению от сансары.

Девадатте почему-то вспомнился случай из той давней поры, когда его, восьмилетнего, послали к ученому жрецу, чтобы он подготовился к обряду второго рождения. Мальчиков было несколько; всем обрили головы и помазали лбы пеплом сожженной в огне коровьей лепешки. Потом они расселись на земле, поджав под себя ноги, а брахман, толстый обрюзгший старик, стал разъяснять им обязанности рожденных дважды. Один из мальчиков, Бхим, щелкнул языком, и брахман выбранил его. Опасаясь, как бы тоже не произнести запрещенного звука, Девадатта сосредоточил на этом все силы, и рот его наполнился слюной. Ему пришлось проглотить ее, он громко щелкнул языком, и его наказали. Сейчас Девадатте казалось, что он снова готовится к обряду второго рождения. Наверное, всему виной было странное голубоватое сияние, исходившее от рук Сиддхарты.

— Я не понимаю тебя, — твердо сказал юноша.

— Мой путь, как и путь журавля в небе, труден для понимания. У меня уничтожены желания, я не привязан к пище и удовольствию; мой удел — освобождение.

— Носансара…