Будда из Бенареса

Они знают заклятья против крыс, червей и демонов урунда, карума и кукурабха; они привораживают, заговаривают от болезней, насылают порчу и избавляют от сглаза. Если одному магу-атхарвану противостоит другой, между ними начинается колдовской поединок, и побеждает в нем тот, у кого больше внутренней силы. Вот почему многие атхарваны ведут жизнь отшельников. Не скажу, чтобы их образ мыслей был мне по душе. Что за польза в спутанных волосах и одежде из шкуры, если ты служишь своей жалкой самости? Что за польза в самоистязаниях и медитациях, если внутри тебя — джунгли? Ни лесная жизнь, ни грязь, ни сиденье на корточках не очистят такого аскета.

— Ты говорил о святилище, — напомнил Девадатта.

— Верно, о нем. Мне кажется, жрецы собрались покарать тебя.

— Меня?

— Тебе не стоило разбивать их сосуды и портить листья с магическими письменами. Теперь ты поймешь, что несделанное лучше плохо сделанного, ибо, не сделав что-то, не испытываешь сожаления. Зло же всегда возвращается, словно тончайшая пыль, брошенная против ветра; прикатывается обратно, как легкая колесница к подножию холма.

Юноша несколько раз моргнул.

— Откуда ты знаешь?

— Я наблюдал за людьми. Человеку трудно скрыться от последствий своих злых дел. Иной думает легкомысленно: «Зло не придет ко мне», но зло, совершенное им, никуда не исчезло. Оно тлеет на алтаре возмездия подобно огню, покрытому пеплом.

— Я не об этом, Сиддхарта! Откуда ты знаешь, что они хотят покарать меня?

— Сегодня на заре я путешествовал вне тела и слышал их разговор.

Девадатта заерзал.

— Надеюсь, они не собираются приносить меня в жертву?

— Сперва они использовали заклинания, но ты так усердно предавался аскезе, что тапас защитил тебя, — объяснил Сиддхарта. Лицо его приняло мечтательное выражение. — Как же все-таки велика сила углубленного созерцания! А теперь… теперь к нам в рощу направляется процессия жрецов. Лица у них решительные, в руках — заточенные бамбуковые палки. Какой позор, какое падение! — Он грустно покачал головой, и его длинные волосы заколыхались из стороны в сторону. — Поистине, хватающий копье — не отшельник, обижающий другого — не жрец…

— Нам нужно бежать? — нетерпеливо спросил Девадатта.

— Боюсь, уже поздно! — Сиддхарта со вздохом отложил банановый лист. — Жрецов много, около двадцати человек К тому же они разбились на несколько групп и заходят с разных сторон. Сейчас они примерно в трех-четырех полетах стрелы отсюда. А может быть, и ближе.

Девадатта испустил вопль и заметался среди манговых деревьев. Он бросился в заросли кустарника и чуть не наступил на тонкую, как плеть, ярко-зеленую змею — та пробиралась через траву, высматривая добычу блестящими холодными глазами. Девадатта кинулся к роднику — он помнил, что там был камень. Ужас стоял перед его глазами, как тысячерогий бык. О, зачем он стал шраманом! Камень не выдирался, и он только обломал себе ноготь. Девадатта застонал. Наконец, отыскав увесистый сук, он бегом вернулся обратно. Сиддхарта, ресницами полузакрыв глаза, сидел под деревом в той же позе.

— Послушай, мой друг, — нахмурился он, выслушав возбужденную речь Девадатты. — Человек, видящий бессмертную стезю, не будет наказывать себе подобных. Только безумец решается перерезать чужой жизненный корень, словно это корешок тыквы! Поставь себя на место другого — все дрожат перед смертью, все боятся. Поэтому нельзя убивать и понуждать к убийству… А если кто-то, ища для себя счастья, налагает наказание на существа, желающие счастья, тот после смерти сам не получит счастья. Неужели ты до сих пор не понял этого?

— Но они убьют меня, Сиддхарта! — задыхаясь, воскликнул Девадатта. — Или ты собираешься драться голыми руками?

Сиддхарта пожал царственными плечами.

— Драться? — удивленно повторил он. — Почему ты решил, что я буду драться?

— А ты не будешь?

— Конечно же, нет! Только дикарь кидается на людей, подобно потревоженному удаву… Настоящий шраман сдерживает пробудившийся гнев, как сошедшую с пути колесницу; он остается невозмутимым среди поднимающих палку, он непоколебим, как утес.

Девадатта побледнел.

— Значит, ты отдашь меня этим колдунам-людоедам?

Сиддхарта посмотрел на него взглядом, полным сочувствия.

— Я не отдам тебя, Девадатта. Чего ради тогда я принял в тебе столько участия? Неужели ты думаешь, что тот, кто с помощью знания освободился от сомнений и достиг погружения в высшее благо, запятнает себя таким нелепым и низким поступком? Неужели ты думаешь, что на это способен человек, свободный от страстей, устранивший препятствия, разорвавший ремень, плеть и цепь с уздой, вдумчивый и серьезный, в ком уже почти угасла радость существования?

— О-о-о! — Девадатта без сил рухнул на землю. Когда-то давно он видел на рынке в Бенаресе безумца с колодкой на шее, не переставая выкрикивавшего: «Чар-мар! Шриум-риум… Чар-мар! Шриум-риум…» Сейчас подобное же безумие было к нему близко, как никогда. Внезапно Девадатта ощутил у себя на темени прохладную ладонь.

— Не тревожься, брат, — промолвил Сиддхарта. — Я скажу им проповедь.

Глава VI ПАТАЛИГАМА — РАДЖАГРИХА

1