Будда на чердаке. Сборник

Один из наших сыновей мечтал стать следующим Великим Того в ассоциации армрестлинга. Другой мечтал стать сенатором. Одна из наших дочерей мечтала обучиться парикмахерскому делу и отрыть собственный салон. Другая болела полиомиелитом и мечтала об одном: обходиться без аппарата для искусственного дыхания. Еще одна мечтала стать швеей и работать в ателье. Кто-то мечтал стать учителем. Кто-то мечтал стать доктором. Некоторые мальчики мечтали стать девочками. Другие мечтали стать гангстерами. Многие мечтали стать звездами. И хотя мы понимали, что далеко не всем мечтам суждено осуществиться, мы молчали и не мешали нашим детям мечтать.

ИЗМЕННИКИ

Слухи долетели до нас на второй день войны.

Говорили, что существует какой-то таинственный список. Людей, которые были в этом списке, забирали прямо среди ночи. Некий банкир отправился в свой банк и больше не вернулся домой. Некий парикмахер исчез во время перерыва на ланч. Несколько рыбаков бесследно пропали. В меблированных комнатах и отелях происходили облавы. Предприятия конфисковывали. Газеты закрывались. Но все это было где-то далеко. В городах, лежащих за бескрайними равнинами. В больших городах, где все женщины ходят на высоких каблуках, мажут губы помадой и танцуют ночи напролет. «С нами ничего подобного не произойдет», — говорили мы. Мы всего лишь простые люди, которые живут тихо и незаметно. Нашим мужьям ничего не угрожает.

Несколько дней подряд мы не выходили из своих домов и, опустив шторы, слушали радио. Мы сняли со своих почтовых ящиков таблички с именами. Убрали с крыльца свою обувь. Мы не отпускали детей в школу. По ночам мы запирали двери на засов и разговаривали шепотом. Мы плотно закрыли окна. Наши мужья пили больше обычного и спозаранку укладывались спать. Наши собаки дремали у наших ног. К нашим дверям никто не подходил.

Потом мы начали осторожно выбираться на улицу. Стоял декабрь, дни были спокойными и безветренными. Наши старшие дочери уже покинули родительский дом и работали прислугой в далеких городах. Сумерки сгущались рано. Каждое утро мы вставали до рассвета, отправлялись на виноградники и обрезали лозы. Мы вытаскивали морковь из холодной влажной земли. Мы срезали сельдерей. Мы собирали брокколи. Мы выкапывали в земле глубокие канавы для сбора дождевой воды. Соколы кружили над верхушками деревьев в миндальном саду, а в сумерках мы слышали, как далеко в холмах, перекликаясь друг с другом, завывают койоты. В японском квартале мы каждый вечер собирались в чьей-нибудь кухне и обменивались новостями. В соседнем графстве, по слухам, была облава. После наступления темноты город окружили. В нескольких десятках домов были обыски. Обрезали телефонные провода. Перевернули столы. Забрали документы. Увели с собой нескольких мужчин, чьи имена были в списке. «Возьмите зубную щетку», — говорили им. Больше о них никто ничего не слышал.

Говорят, этих людей сажали на поезд и высылали далеко за линию гор, в самую холодную часть страны. Некоторые считали их коллаборационистами, которых надо срочно депортировать. Кое-кто даже утверждал, что их расстреливают. В большинстве своем мы не верили слухам, но сами их распространяли — зачастую против собственной воли, не понимая зачем. Были среди нас и такие, кто отказывался говорить о пропавших людях. Но по ночам они все равно проникали в наши сны. Некоторым из нас снилось, что мы и есть эти пропавшие. Одна из нас — Тидзуко, которая работала кухаркой на ранчо Кирни и считала, что всегда нужно готовиться к худшему, — собрала для своего мужа маленький чемоданчик и поставила у дверей. Она положила туда зубную щетку, бритвенные принадлежности, кусок мыла, плитку шоколада — его любимого — и смену белья. Она знала, все это обязательно ему понадобится, когда до него дойдет очередь. Тем не менее ее томили смутные, но настойчивые опасения. Ей казалось, что она забыла положить самое важное, какую-то вещь, которая в решающий момент, может быть даже на суде, послужит неопровержимым доказательством его невиновности. Но что это за вещь, спрашивала она себя? Библия? Очки для чтения? Может, кусок какого-нибудь особенного, благоуханного и изысканного мыла? Или, наоборот, нечто, свидетельствующее о его мужественности?

«Я слышала, они арестовали синтоистского священника только за то, что у него нашли игрушечную бамбуковую флейту».