Будда

Большое значение я придаю также третьей форме встреч — тантрической. С ее космической всеобщей взаимосвязью она кажется мне особенно подходящей для того, чтобы увести большое количество люден с материалистически определяемого пути заблуждений и способствовать общему кармическому улучшению существований.

Для всех трех форм буддийского осознания и поисков спасения предпосылкой является сознательный выход из общества потребления и развлечений, прекращение бездумной жизни день за днем и час за часом.

Потом начнутся шаги по Восьмеричному Пути, который Будда называет срединным. Они требуют усилий продуманной ходьбы и духовной твердости, с которой уже нельзя больше потерять из виду первую цель, правильное мышление и правильные действия.

Глава XXIX «Идти путем Будды»

Три колесницы буддийского учения — хинаяна, махаяна и ваджраяна — ведут, как мы видим, разными путями и в течение различных периодов времени к одной цели: к просветлению, к нирване. Если изначально приписывать им различную ценность, различное значение, то это, по мнению приверженцев махаяны и ваджраяны, свидетельствует об ограниченности, о недостаточном понимании сути Будды и целостности выдающегося учения, которое не знает ни границ, ни догм.

Возможно, уже само понятие буддизм как одно из многих «измов» слишком ограниченно для того, чему учил Будда.

Три колесницы предназначены для людей различного происхождения, различной сущности, различного мышления, то есть различного духа. Сообща они раскрывают ту космическую истину, что не имеет ни начала, ни конца, которая звучит в каждом слове Будды, хотя он не связал их в систему. Так как учение Будды и его продолжение в веках говорят о целом, то ему не нужна систематизация. Оно объясняет мировую систему, которую Будда ясно представил в своем учении об основном законе существования.

Для Будды важно не только учение для людей, но и изложение истины о всеобщей взаимосвязи существований и их мнимом бытии, которое Будда разоблачил как небытие, как изменяющуюся взаимосвязь условий, что явилось большой заслугой Будды.

Если несколько десятилетий назад считали, что Будда прежде всего провозгласил всеобъемлющую этику, то теперь, благодаря новейшим естественнонаучным знаниям нам известно, что эта этика является лишь условно познаваемым выводом из понимания всеобщей взаимосвязи нашего сознания. Трудность его познаваемого достижения состоит в том, что сансара как основной закон существований заставляет человека пребывать на ложном, лежащем в стороне пути, по которому большинство бездумно следуют.

Поэтому все серьезно предпринимаемые сближения с буддийским учением, которые должны привести к результату, имеют для большинства из нас предпосылкой ясный императив: ты должен изменить свою жизнь.

Ни один путь не проходит мимо этого. Но для многих необходимо изменение не внешней формы жизни, а внутренней: наше отношение к самому себе, наше понимание себя, а также наши отношения с ближними, с окружающим миром.

Изменить себя означает проснуться ото сна бытия, понять, это — путь Будды. Но это требует внимания и концентрации.

Я вспоминаю о столкновении с этими проблемами, которые занимали меня еще в юности. В начале семидесятых годов в Индии я познакомился со знаменитым тантрийским гуру, которому я обязан проникновением во многие тайны тантрического буддизма. После нескольких недель, проведенных в одном ладахском монастыре, мы еще раз встретились в Дели. Какая разница в сравнении с ладахским уединением в горах!

Следуя своим мыслям, мы молча шли рядом по улицам города.

Вдруг мой спутник тихо, так что я едва расслышал, сказал: «Человечество лежит в глубоком сне».

Я прислушался. Мы были окружены пешеходами, машины, сигналя, пытались протиснуться дальше, велосипедисты, громко крича, с трудом прокладывали себе дорогу. «В глубоком сне?» — переспросил я удивленно, так как подумал, что ослышался в городском шуме. «В глубоком сне», — повторил он, кивая головой, хотя в глазах у него светился лукавый огонек. «Для этого оно слишком быстро движется», — сказал я, указывая на людей вокруг нас. «Взгляд обманывает, как все, что мы видим и считаем действительным», — возразил он.

Не говоря ни слова, мы медленно двинулись дальше по улице. Я попытался мысленно установить связь между окружающим нас оживлением и представлением, что все они спят. «Может быть, лунатики?» — неожиданно спросил я. «Скорее, впавшие в сон», — поправил он. «Они еще не проснулись».

На одном из оживленных перекрестков Дели мы распрощались — он, чтобы найти себе жилье, я, чтобы пойти в книжный магазин.

Вечером у моих друзей я вспомнил о коротком разговоре. Так часто бывало в Азии: в нескольких словах, почти между прочим, затрагивается большая тема.

Спят ли они действительно, спешащие люди нашего времени? Слепы ли большинство из них, без чувств и без цели? Если рассматривать это бурное оживление с критической предвзятостью, то на вопрос следует ответить положительно. Но что должно из этого следовать: разочарование, равнодушие, отчаяние?