Будденброки

Тони Будденброк была холодно встречена Хагенштремами и, напротив, очень сердечно всей остальной компанией. Даже консул Фритше оставил свое занятие и спустился с лесенки павильона: он не терял надежды, что Будденброки, хотя бы в следующем году, будут вновь способствовать процветанию его курорта.

– Ваш покорный слуга, мадемуазель! – воскликнул консул Дельман, стараясь как можно чище выговаривать слова, так как знал, что мадемуазель Будденброк не очень-то жалует его за распущенные манеры.

– Мадемуазель Будденброк!

– И вы здесь?

– Как приятно!

– А давно ли?

– Какой прелестный туалет!

– Где вы остановились?

– У Шварцкопфов?

– Как, у старшего лоцмана?

– Оригинальная мысль!

– О да, это необыкновенно оригинально!

– Так вы живете в городе? – переспросил консул Фритше, стараясь ни единым словом не выдать своей досады.

– Надеюсь, вы не откажетесь принять участие в нашем ближайшем празднике? – осведомилась его супруга.

– И надолго вы в Тра́вемюнде? – поинтересовалась другая дама.

– Вам не кажется, моя дорогая, что Будденброки держатся уж слишком аристократично? – шепнула г-жа Хагенштрем сенаторше Меллендорф…

– И вы еще даже не успели искупаться? – полюбопытствовала третья. – Кто еще из девиц не купался сегодня? Марихен, Юльхен, Луисхен? Ваши подруги, конечно, с удовольствием составят вам компанию, мадемуазель Антония…

Несколько молодых девушек вызвались идти с Тони, и Петер Дельман не отказал себе в удовольствии прогуляться с ними по нагретому солнцем песку.

– Помнишь, как мы с тобой ходили в школу? – обратилась Тони к Юльхен Хагенштрем.

– Н-да, и ты еще всегда строила из себя злюку, – снисходительно откликнулась Юльхен.

Они шли по узенькому деревянному настилу, ведущему к купальням, и когда поравнялись с камнями, на одном из которых сидел Мортен с книгой в руках, Тони издали быстро-быстро покивала ему головой.

– С кем это ты здороваешься, Тони? – спросила одна из девушек.

– Это молодой Шварцкопф, – отвечала Тони. – Он проводил меня сюда.

– Сын старшего лоцмана? – переспросила Юльхен, и ее блестящие черные глаза так и впились в Мортена, который довольно меланхолично созерцал эту нарядную компанию.

Тони же громким голосом заявила:

– Как жаль, что здесь нет… ну хотя бы Августа Меллендорфа. В будни на взморье, наверно, отчаянная скука.

Глава восьмая

Так начались для Тони Будденброк эти летние дни, счастливые и быстролетные, каких она еще не знавала в Тра́вемюнде. Ничто больше не угнетало ее, она расцвела, слова и движения ее стали по-прежнему резвы и беззаботны. Консул с удовлетворением смотрел на дочь, когда по воскресным дням приезжал в Тра́вемюнде вместе с Томом и Христианом. В эти дни они обедали за табльдотом, слушали курортный оркестр, сидя за чашкой кофе под тентом кондитерской, смотрели на рулетку в курзале, вокруг которой толпилась веселящаяся публика, как, например, Юстус Крегер и Петер Дельман. Консул никогда не позволял себе играть.

Тони грелась на солнце, купалась, ела приправленную хреном жареную колбасу и совершала дальние прогулки с Мортеном: по прибрежному шоссе в соседнее селение и к «Храму моря», с высоты которого открывался далекий вид на море и сушу, или в рощицу на пригорке, позади курзала, где висел большой гонг, сзывавший гостей к табльдоту. А не то они садились в лодку и переезжали через Тра́ву к «Привалу», где среди камней попадался янтарь.

Мортен был занимательным спутником, хотя все его речи отличались излишней пылкостью и нетерпимостью. По любому вопросу у него было наготове строгое и справедливое суждение, которое он и высказывал с достаточной откровенностью, – правда, сильно при этом краснея. Тони огорчалась и бранила его, когда он, неуклюже и гневно взмахнув рукой, объявлял всех дворян жалкими идиотами; но в то же время очень гордилась, что он чистосердечно и доверительно высказывал ей те свои взгляды, которые тщательно скрывал от родителей. Однажды он сказал:

– Ну, в это я вас должен посвятить. У меня в Геттингене есть скелет. Да-да, настоящий скелет, хоть кое-где и скрепленный проволокой; и я на него напялил полицейский мундир… Здорово, правда? Но только, ради Бога, ни слова моему отцу.

Разумеется, Тони встречалась временами на взморье или в парке со своими городскими знакомыми, и они увлекали ее на пикник или на прогулку по морю под парусами. В такие дни Мортен «сидел на камнях». Эти камни сразу же стали у них символическим понятием. «Сидеть на камнях» значило: быть в одиночестве и скучать. Когда погода стояла дождливая и серая пелена, куда ни глянь, окутывала море, так что оно сливалось с низко нависшими тучами и песок на взморье становился мокрым, а дороги и вовсе размывало, Тони говорила:

– Сегодня уж нам придется «сидеть на камнях», то есть я хочу сказать – на веранде или в гостиной. И единственное, что мне остается, – это слушать ваши студенческие песни, Мортен, хотя они мне ужас как надоели.

– Что ж, – отвечал Мортен, – посидим. Хотя, по правде говоря, когда сидишь с вами, так это уже не камни!..

При отце он, впрочем, от таких заявлений воздерживался, но матери нисколько не стеснялся.