Буддист-паломник у святынь Тибета

Про происхождение названия первого перевала рассказывают следующую легенду. Халхаский хан Абатай[26] (XVI в.) приобрел в Тибете статую божества Гонбо-гуру. Когда он, везя ее, поднялся на этот перевал, то статуя спустилась на землю. Люди Абатая никак не могли поднять ее для навьючения. Тогда рассерженный хан рассек статую пополам со словами: «Не желающий зад останься, а желающее туловище пусть пойдет» – и повез одно туловище, которое теперь чтится в халхаском монастыре Эрдэни-цзу.

Слово «спуститься» будет на разговорном монгольском языке буху, а божество – бурхан. Бурхан бусан – божество спустилось, но каким образом получилось слово будай – мне неизвестно. Но верно лишь то, что это название перевала все монголы связывают с упомянутой легендой.

Продневав на реке Баян-гол два следующих дня – 20-го и 21-го числа, 22 мая переправились через реку Баян-гол (Богатая река) верстах в десяти ниже стоянки и по левому берегу ее сделали еще около четырех верст, пересекши затем песчаную и болотистую площадь, переправились через речки Эбкэсун и Цаган, где и остановились после 25-верстного пути.

23 мая сделали переход почти в 25 верст и остановились у Цзунэй-байшин, который у Пржевальского именуется Хырма Цзун-цзасака. Местные монголы называют его манай («наше») байшин («построение»), хуре («монастырь») и хэрэм («крепость»), а жители других хошунов лишь заменяют определение «наше» словами Цзунэй или Цзун цзасагай. Каждое из этих названий имеет свое основание. Дело вот в чем: Цзунэй-байшин, как и все «байшины» цайдамских монголов, представляет небольшую группу глинобитных домиков, расположенных на сравнительно сухом месте среди топких болот.

В центре этой группы, среди прочих строений, немного возвышается здание (сумэ), где совершаются ежегодные богослужения в первом, шестом и десятом лунных месяцах. Постоянно же при сумэ живет лишь настоятель его (по-монгольски – ширету), приглашаемый на три года из тибетского монастыря Галдан, с тибетской же прислугой в 3–4 человека. Третье название «хэрэм» происходит от того, что здесь укрываются во время грабительских набегов тангутов.

Упомянув о годовых богослужениях, должно, однако, сказать, что они совершаются всеми местными ламами. Среди них иногда бывают и те, которые живут и учатся в монастырях амдоских и тибетских. Впрочем, таких лам едва ли наберется более десяти человек со всего Цайдама.

Озабоченные хозяйством и семьей, местные ламы, конечно, не могут жить при сумэ постоянно, но собираются лишь в вышеуказанные периоды. При общей бедноте цайдамцев, называемых другими монголами «верхними», каждый принужден искать средства для существования лишь в своем труде – скотоводстве, которое, сверх того, требует вооруженной охраны от тангутов.

Между тем, влекомые религиозным чувством, многие стремятся посвятиться в духовные обеты. Поэтому у них очень много лам, и все они женаты, чего, как известно, не допускает исповедуемый ими буддизм вообще и цзонхавизм в частности.

Причинами такого противоречия между исповедуемой религией и жизнью служат: во-первых, необходимость жены-помощницы в скотоводческом хозяйстве и, во-вторых, естественный закон борьбы за существование, которое они должны отстаивать физической силой от вышеупомянутых разбойников.

Домики, находящиеся у сумэ, не столько служат для проживания в них, сколько для складывания излишнего домашнего скарба и всего, что ценно в невзыскательном инвентаре домашнего имущества кочевника. Поэтому в этих домиках можно найти разные шкуры, кошмы, шубы, домашнюю утварь, принадлежности жертвоприношений богам, лучшие ружья, сабли, пики и вообще все то, что не требуется для постоянного употребления в юрте. Сохраняются эти вещи здесь для того, во-первых, чтобы избавиться от лишней клади при перекочевках и, во-вторых, чтобы было безопаснее в случае разбойничьих набегов.

В тех же видах здесь постоянно находится и канцелярия хошунного цзасака, где хранятся печать и скудные канцелярские принадлежности. При канцелярии постоянно дежурят чиновник, начальник стражи, лама для чтения жертвенных молитв перед чойчжоном (духом-хранителем) и 16 человек стражи.

Должно сказать, что нигде у цайдамских монголов не наложено столько натуральных повинностей, как у Цзун-цзасака. Он постоянно держит при своей юрте десять юрт подданных, дежурящих по году. Сверх того, по десяти дней у него дежурят по пяти человек: один пасет его табун лошадей, другой – овец, третий – рогатый скот и двое помогают в домашнем хозяйстве. Подданные не должны кочевать на заранее назначенных местах, где будет жить цзасак, а в случае потравы таких запретных пастбищ налагается штраф.

Года три тому назад цзасак Бутучи, знакомый генерала Пржевальского, вышел в отставку, передав власть своему восьмилетнему сыну, Вандан-дорчжи. Сам, неизлечимо больной калека, состоит регентом и отличается среди своих сородичей образованностью и хитростью, что у всех монголов отождествляется с умом.