– Я думал, этим только мои соплеменники промышляют, – на месте Фрэнка другой бы, наверное, почувствовал страх, но Фрэнк Барзини был сыном Микеле Барзини. Последним его ребенком, которого Микеле по прозвищу Барс родила его четвертая жена (женой она стала, когда появились признаки беременности). Дон Микеле в чаде души не чаял, но вовсе не хотел, чтобы сын пошел пол стопам отца. И правильно делал – классическая мафия приказала долго жить в начале нулевых, ее вытеснили отморозки из латиносов и прочих «цветных», выдержать конкуренцию с которыми не сумели ни итальянцы, ни ирландцы.
– В наше время кто только этим не промышляет, – уклончиво ответил Гарри. – Так как ты…?
– Конечно, – отказываться от подобного предложения было бы несусветной глупостью, и Фрэнк согласился. – Гарри… ты даже не представляешь, как я тебе благодарен!
– Да брось ты, – повторил Фишер. – Вы все для меня – моя семья. Когда бедняга Вальтер погиб – это было для меня большим ударом, чем подстава от Ройзельмана, честное слово. Я не сумел его защитить, никогда себе этого не прощу…
– Ты тогда сидел, – напомнил Фрэнк.
Он сам в те дни, работая, как проклятый, выпустил на экраны почти что документальный фильм «Оклеветанный», и не успокоился, пока все присяжные по делу Фишера его не посмотрели. Ему это не раз припомнили потом, но оно того стоило.
– Все равно, – лицо Гарри на миг стало каким-то мертвым. – Ладно, как бы то ни было, тебя я этим акулам не отдам, Фрэнк. Если дом тебе все-таки дорог, можем решить вопрос простой ссудой, без процентов и срока…
– Да не нужен мне этот дом, – отмахнулся Фрэнк. – Терпеть его не могу. Хотя дом хороший, можешь посмотреть, на досуге. Тогда вот что – как уладим это дело, я закончу съемки «Варваров-3», выдам прокатчикам, и я полностью в твоем распоряжении.
– До шестого июня управишься? – уточнил Фишер.
– Конечно, – сказал Фрэнк.
Он понимал, почему это важно – шестого июня у Гарри был день рождения.
И он решил отметить свой праздник с друзьями. А быть другом Гарри Фишера – большая честь.
Да и выгодно, как ни крути.
Получив от Гарри материалы, Борис приступил к работе в смешанных чувствах. С одной стороны, его пьянило предвкушение успеха, с другой – одолевала неясная тревога.
Как на зло, работа в лаборатории сегодня была донельзя рутинной, и Борис имел время для размышления. А человеку порой не стоит оставаться наедине с собой. Иногда ты не знаешь, чего от себя самого ожидать.
В перерыве между сериями тестов на лабораторных животных Борис, вопреки обещанному самому себе, принял пару таблеток амфетамина. Тревога, на какое-то время, отступила.
«Да что может случиться?» – думал он, тестируя хрюшек, чьи организмы состояли из полностью идентичных человеческим тканей; с виду свинья, но «из материала заказчика». – «Конечно, до начала июня со мной расплатятся. Это же не частная лавочка, а Министерство обороны! Люди серьезные, ответственные, и бюджет на них не экономит. Заплатят, куда они денутся?»
Поросята, получившие Янус-ДНК, весело подхрюкивали и выпрашивали вкусняшку. Их менее везучие собратья, которым Янус-ДНК не досталось, давно уже подохли и были сожжены в крематории.
Везучим свиньям надо было сделать полное обследование – рентген, КТ, МРТ, электрокардиограмму, эхограмму, энцефалограмму… Плюс, взять десяток пункций (а бессовестные свиньи очень не любили, когда в них тыкают большой иголкой; к тому же, за неделю они научились эту иголку хорошо отличать от других предметов, и шкерились от нее, как могли).
В этой суете пробежали часы работы, и, наконец, все было закончено. Борис почувствовал себя уставшим, но это было поправимо. Еще пару пилюль – и привычная волна свежести пополам с эйфорией ожидаемо смела с мозга все следы усталости.
Аккуратно свернув все оборудование, Борис обесточил то, что нужно обесточить, закрыл то, что следовало закрыть, оставил произведенные дозы Янус-ДНК в специальном контейнере для Гарри, и покинул лабораторию почти вприпрыжку.
По дороге он заскочил в аптечный супермаркет, где купил бутылку кентуккийского виски с фазаном, содовой и полуфабрикатов. Ему захотелось отпраздновать покупку дома.
Впервые в жизни Борис пожалел о том, что у него нет друзей. Он никогда в них особо не нуждался, но теперь был бы не прочь пригласить кого-то разделить с ним радость.
Его дом находился в Стаффорде, на полдороги из Вашингтона в Ричмонд, в престижном районе Говермент-Айленд, рядом с одноименным парком. Впрочем, «в районе» – не совсем точно. Дом стоял на довольно большом участке на отшибе. Частично его скрывали от дороги платаны и вязы, и Борис даже пропустил поворот к въезду на свой участок. Пришлось развернуться и с полмили ехать в обратном направлении со скоростью беременной черепахи. Наконец, Борис повернул и въехал на территорию своей усадьбы. При виде ее готических шпилей и машикулей, Борису стало радостно на душе. Это был его дом. Собственный.