Будем меняться мужьями?

Мария закивала убито, вполне понимая, что чувствует влюбленная девочка, и поплелась в ванную собирать ее пожитки. «Ну что делать, что делать… – бормотала про себя. – Дочка выросла, ну пусть попробует… Что ж я буду мешать… Вот ведь сволочь какая…» – Всплывшая мысль о «зяте» сразу вызвала горючие слезы. Маша опускала флакончики в пакет и беззвучно плакала.

А Ева металась по коридору, разыскивая по углам обувь. Выхватила ветровку из стенного шкафа. Бросила в сумку зонт. И наконец загремела ключами. Маша крепилась, стараясь сдерживаться.

«Этот поганец поиграет ею и бросит!» – ударило в голову.

– Не пущу! – закричала она вне себя от отчаяния, кидаясь дочке наперерез. Раскинула крестообразно руки, заслонив дверь.

– Пустишь! – яростно выкрикнула Ева. – Никуда не денешься! Что? Позавидовала моему счастью? Позавидовала? Хочешь, чтоб и я как ты? Чтобы всю жизнь одна и ребенка за христа ради на старости лет родить?

– Дурочка ты, – горько заплакала Маша. – Он тебе душу высосет. И потом тебя выбросит, а ты сюда прибежишь раны зализывать…

– Не прибегу! – рявкнула дочь, отталкивая в сторону ослабевшую мать.

Дверь за ней захлопнулась. Мария сидела в коридоре и плакала, прокручивая в голове сцену «прощания». И ругала себя за неосторожные слова «сюда прибежишь», прозвучавшие упреком. А вместо криков сказать бы дочке, что, как бы там ни было, а она ее любит, и что у нее всегда есть дом, куда она может вернуться хоть с горем, хоть с радостью… И вот тогда бы и себе оставила надежду, и Евке поддержку дала, и поцеловала бы ее по-матерински, обняла бы, перекрестила… «А что ж я сижу! – вскочила заплаканная Маша. – Ведь не поздно и сейчас позвонить и сказать ей все это!»

Но Ева была недоступна. В последнее время у нее завелась привычка часто выключать телефон, чтобы мать не доставала. «Сама виновата, – снова всплакнула Маша, обвиняя себя. – Была бы подобрей, потерпеливее – дочь бы твоя тебя не боялась, и телефон было бы незачем отключать».

Ева поселилась у Виктора и первые дни на материны звонки отвечала неизменно, что у нее все – лучше не бывает. Только это и успевала сообщить, потому что, как ни хотелось Маше расспросить подробнее, Ева всегда спешила. Маша огорчалась немного, но в целом была довольна: вроде бы все у ребенка хорошо, вроде бы счастлива – ну и слава богу.

Через неделю решилась спросить, где живет, в каком районе. И нельзя ли ее навестить.

– Мам, да мне некогда, – радостно отвечала дочка. – Да и, честно говоря, нам с Витюшей не до гостей, – рассмеялась счастливым смехом.

– Что ж, любит он тебя? – недоверчиво поинтересовалась мать.

– Ну конечно! – воскликнула Ева. – Мы очень сильно любим друг друга!

«Ну а что, может быть, – размышляла Мария Егоровна. – Не помню, было у меня так с Русланом хоть вначале… Кажется, нет. Не помню…» При мысли о «зяте», как она про себя саркастически называла Виктора, Мария неизменно испытывала ненависть. «Вот подонок! Выбрал самую красивую – и жизнь ей поганит…» – думала с горечью, и губы сразу тряслись, сердцу становилось тесно, так что только слезы и валокордин приносили облегчение.

Она звонила дочери почти каждый день. А думала о ней чуть не каждую минуту. Ева не звонила никогда. Очень скоро к тому же мать заметила, что девочка стала постоянно раздражаться.

– Как дела, дочка? – интересовалась Маша.

– Дела – отлично! – напряженно информировала Ева. – А что ты хочешь узнать конкретно? – добавляла с вызовом.

– Ну… на работе как?

– Работа как работа, мам! Что там может быть нового!

– Я не вовремя позвонила?

– Нормально ты позвонила, – недружелюбно вздыхала дочь. – Просто эти твои вечные вопросы…

– Да как же не спрашивать, Ева, как мне не спрашивать, когда ты оказалась в таком положении?!

– Мама! В каком еще ТАКОМ положении?!

– Ты как мушка в паутину попалась! К пауку этому!

– Мама!

– Я-то мама! А Витька твой гаденыш!

– Мам, я сейчас трубку брошу! – слезливо кричала Ева.

– Ну все, все, дочка, не злись, – спохватывалась Мария. – Просто очень по тебе скучаю, – добавляла более горестно, чем сама хотела. – И очень за тебя боюсь. Может, заедешь? Хоть повидаемся.

– Мам, когда мне ездить! Ну… ну я не знаю… Приезжай сама, что ли… Когда Витюши не будет…

У матери сжалось сердце.

– И вот твоя жизнь, доча! – воскликнула она опять недобро, не в силах сдержаться. – Так я отгул возьму. Днем он на работе?

– Днем и я на работе. А отгулов у меня нет. Вечером как-нибудь.

– А он?

– У него бывают дела… – туманно откликнулась Ева.

Они договорились, что дочь сама позвонит, когда можно будет приехать. И уже на следующий день оказалось можно. Мать отпросилась в своем ресторане, набрала вкусностей и понеслась чуть не бегом.

Евочка открыла хмурая, но, увидев маму, смягчилась лицом. Да тут же и расплакалась, обняв Марию. Маша покачивала ее, как маленькую, ласково приговаривала: «Доченька моя, солнышко мое, как я соскучилась… Доченька моя золотая…» Наконец Ева плакать перестала и, сердито утерев глаза, повела Марию на кухню. Выглядела она неважно – бледная, потухшая.