«Будем надеяться на всё лучшее…» Из эпистолярного наследия Д. С. Лихачева. 1938–1999

Зин[аида] Алекс[андровна] здесь и шлет Вам сердечный привет. 26-го буду уже в Ленинграде.

Ваш Д. Лихачев 15.IV.56

Привет Татьяне Львовне и Анне Каллиниковне.

ОР РГБ. Ф. 731/II. Карт. 8. Ед. хр. 64. Л. 60 и об. Автограф.

14. Н. К. Гудзий – Д. С. Лихачеву 5 октября 1956 г

5.X.1956

Дорогой Дмитрий Сергеевич!

Отвечая на мое предыдущее письмо, Вы просите меня ответить на два заданные мне Вами вопроса. Делаю это. Вы спрашиваете, во-первых, почему я ни разу не упомянул в своих ссылках академическую историю литературы. Но – прежде всего – на стр. 51-й 6-го издания моего учебника1, как и в предыдущих изданиях, Вы найдете ссылку на главу «Повесть временных лет» в этой книге, написанную Варварой Павловной и покойным В. Л. Комаровичем2. Кроме того, в изданиях учебника вплоть до третьего3, где присутствовала историография, было указано на то, что главная работа по истории древней русской литературы ведется в Пушкинском Доме. Тут же сказано, что там сосредоточена работа по написанию «Истории древней русской литературы» (см. изд. 3-е, стр. 25). Когда-то – по известным Вам мотивам – мне пришлось изъять историографический очерк, механически выпали оба упоминания. Если бы я в процессе изложения материала ссылался на отдельные разделы большой «Истории древней литературы», мне пришлось бы делать это слишком часто. Но я искренно готов признать, что должен был бы сослаться на обе Ваши прекрасные, талантливые по-настоящему главы об Аввакуме и о Горе-Злосчастии4. Это мое упущение.

Во-вторых, Вы спрашиваете, почему в заседании Ученого совета ИМЛИ, на котором обсуждался 1-й том трехтомника5, я не дал своего заключения, следует ли его печатать, полезен ли он. Но из всего моего выступления, несмотря на ряд моих возражений, явствовало, что я отношусь в основном положительно к работе и что появление ее в печати нахожу полезным. Если Вы обратитесь к стенограмме, Вы убедитесь, что заключение мое было положительным. Когда ИМЛИ обратился ко мне с предложением высказаться для Издательства АН о целесообразности напечатания книги, я сделал это с надлежащей категоричностью, дав при этом благожелательную оценку ее. Никак не могу понять, почему в моем выступлении сквозило резко отрицательное отношение к тoму, как Вы об этом пишете. Не могу также согласиться с тем, что выступление А. И. Белецкого по тoму было «проработочным», как Вы пишете, и как об этом гневно писала Варвара Павловна самому А[лексан]дру Ив[ановичу].

Я решительно отрицаю Ваше предположение, что я Вас заподазриваю в приспособленчестве. Я не называл никаких имен, реагируя на Ваше замечание об «установках» в моем учебнике. Уважая Вас, я не мог Вас обвинить в приспособленчестве, как не мог этого сделать и по отношению к другим солидным ленинградцам. Мне лишь казалось и кажется, что среди ленинградских товарищей порой поспешно и необоснованно принимается за марксизм то, что им по существу не является. Что касается большого количества известных цитат в Вашей книге «Возникновение русской литературы»6, то кто же Вас за это может попрекнуть, принимая во внимание тогдашнюю обстановку? В 5-м издании моего учебника7 тоже немало таких цитат, от которых, к счастью, удалось освободиться в 6-м издании.

Что касается Ваших и Малышева обид по поводу некоторых моих сомнений по книге Р. П. Дмитриевой8 и по поводу датировки «Повести о Сухане»9, то, простите, это мне напомнило вражду гоголевских Ивана Ивановича и Ивана Никифоровича из-за гусака. Стоит ли серьезно пререкаться по таким поводам? Я не сговаривался с А. А. Зиминым, и его мнение о соотношении «Сказания» и «Послания» Спиридона Саввы10 мне стало известно только из его рецензии11. А что касается датировки «Сказания о киевских богатырях»12 и «Повести о Сухане», то я не вижу оснований слишком удалять их от XVI века: исторические реалии позволяют отнести обе повести и к XVI, и к XVII веку. Я прибегнул к компромиссу и датировал обе второй половиной XVI или началом XVII в. Неужели у В. И. Малышева нет более серьезных оснований для огорчений, чем такое несущественное разногласие со мной? Неужели он не откликнулся до сих пор на присылку ему моей книги потому, что был огорчен моей датировкой? Странно, очень странно! Странно и то, что мою шутку на докладе Н. Н. Воронина Вы принимаете за чистую монету.

Ваше пожелание вступать в учебнике в развернутую полемику с теми, с кем я не соглашаюсь, неосуществимо по самому характеру книги, а специально полемизировать с Р. П. Дмитриевой я не считаю необходимым, раз это уже сделал Зимин.

Вот то основное, что мне хотелось Вам сказать и что, надеюсь, способно исчерпать наш спор. Вопреки пословице, думаю, что добрая ссора лучше худого мира, к которому я, во всяком случае, не был расположен.