Будем жить!

Это оказалось не ворчание ленивого смотрителя шлюза, а размышления человека дела.

Через неделю Ильич отвез Стаса в Коломну и на неделю сдал его в маленькую частную и практически подпольную клинику. За все время Стас в этом заведении видел лишь главного, возможно, единственного врача и одну медсестру. Скорее, медтетю.

Врач оказался весельчаком и из его трепа Стас понял, что секретность клиники вынужденная:

– Вы, дорогой мой, у меня первый мужчина за последние два года. Обычно я удовлетворяю дам. Почти вся местная элита женского пола через меня прошла. Их лица, разумеется… Так вот, каждая из них, появившись с новым лицом, заявляет, что прилетела из Парижа. Для них очень важно не как их омолодили, а кто это сделал. Это две большие разницы для них: гладил их морщины какой-нибудь Жан-Жак с Елисейских полей или доктор Фрумкин со второго Пролетарского тупика… Обидно. Не за себя, а за… Державу обидно.

Вид возвратившегося Стаса полностью удовлетворил Гуркина:

– Вот теперь тебя люблю я, вот теперь тебя хвалю я, наконец-то ты, Силаев, на себя, брат, стал похож… Давай-ка по рюмашке и к столу. Праздник у нас сегодня.

– Какой?

– День рождения.

– Чей?

– А ты, Стас, давно в свой паспорт заглядывал? Сегодня 4 октября. Твой день рождения. Как у Есенина, кстати… А стукнуло тебе сегодня двадцать восемь… А сколько Максиму было?

– Тридцать два.

– Так вот, еще один повод выпить. Ты почти на пять лет помолодел. Ровно через два года по второму разу будешь тридцатник отмечать… Пойдем к столу. Я всю неделю ждал твоего возвращения.

Гуркин действительно ждал Стаса. Ждал и смог удивить. Открыв заслонку русской печи он вытащил на стол поднос с гусем, вокруг которого румянилась картошка и с десяток сморщенных ароматных антоновских яблок.

После пятой рюмки шутливый разговор начал становится задушевным.

– Мы с тобой, Стас, здесь в развалюхе живем, но мы люди. Ты согласен? А есть другие. Не люди они, а выродки. Но они наверху и себя почти богами считают… Вот этого нельзя терпеть. Ты согласен?

– Согласен я. Нам давно поговорить пора. Я же вижу, Ильич, что ты эти полтора месяца ничего меня не спрашивал о нем… о Максиме.

– Да, берег я тебя. Не хотел до времени рану бередить. А теперь пора… Наливай, Стас! Выпьем за месть. Те, кто подставил Максима Жукова не должны торжествовать. Делали они свое грязное дело осознано и жестоко. И наша месть будет жестокой, но честной и красивой.

– А кому мстить, Ильич? Если бы я знал.

– Верный вопрос… Но у нас с тобой две головы. И они не только для того, чтоб шапки на них носить. У нас целая зима впереди. Помозгуем и вычислим этих выродков… Мне правда легче было. Я мстил, точно зная кому и за что… Ты мою историю не забыл?

Такое Стас забыть не мог. Дело не только в ярком сюжете, дело в том, как Гуркин рассказывал о своей жизни, в блеске глаз, в интонациях, в которых была и любовь, и яростная ненависть, и сладкое торжество мести.

Илья Гуркин к сорока годам имел все: крепкую семью, просторную квартиру в центре Москвы и модную профессию программиста. В своем «почтовом ящике» он занимал самую высокую неруководящую должность. Он был ведущим специалистом и имел прозвище «компьютерный гений».

С началом перестройки все развалилось. Но не для всех. Гуркин с друзьями начал развивать банковское дело. Потом они перескочили на нефтяной бизнес. И везде Илья Ильич был ведущим специалистом и соответственно «гением», сначала банковским, а потом нефтяным.

И вдруг в какой-то момент, когда доходы стали зашкаливать за сотню миллионов баксов, все развалилось, но так аккуратно, что все денежки Гуркин и все его фирмы и фирмочки перешли к трем его друзьям. Он бросился к ним. Ему посочувствовали, но предупредили: «Не дергайся. Твой поезд ушел. Будешь качать права – пожалеешь». Он не послушался…

Для оплаты адвокатов пришлось продать квартиру и все, что в ней было, но дела упорно разваливались, не доходя до суда.

Гуркин понял, что судебные тяжбы не приведут к успеху и стал применять другие способы борьбы.

Он должен был понять, что те, кто его предал, не остановятся ни перед чем. Но он не чувствовал этой опасности.

Однажды вечером он притормозил свою машину возле станции метро. Через минуту возвращаясь с пачкой сигарет он сначала увидел столб огня, а потом взрывной волной его впечатало в один из киосков… В машине оставалась жена Гуркина и двое детей.