Буденный: Красный Мюрат

Тут стоит добавить, что обучался Буденный в особой группе, без отрыва от основных обязанностей в Инспекции кавалерии, и вряд ли преподаватели рисковали ставить двойки и даже тройки будущему маршалу. Кстати сказать, помимо специальных предметов, Семен Михайлович впервые изучил в академии русский язык, литературу, математику, историю и географию в объеме средней школы.

Бывший советский военный корреспондент «Известий» Михаил Соловьев, которому не раз приходилось писать речи за Буденного, в годы войны раненым попал в немецкий плен, а после войны эмигрировал в США. О Семене Михайловиче он остался самого скверного мнения – и как о полководце, и как о человеке. Соловьев утверждал: «Мы можем быть очень снисходительными в установлении обязательного минимума знаний для генералов, но всё же решать уравнение с одним неизвестным они должны уметь. Между тем для маршала Буденного, например, окончившего военную академию, пишущего книги на военные темы, такое уравнение лежит выше границы его математических познаний».

Тот же Соловьев дает такую зарисовку жизни Буденного в 30-е годы: «Никто, даже Сталин, не мог определить, где действительное его (Буденного. – Б. С.) место. Усатого полководца можно было видеть на самых различных постах в военных управлениях. Однажды почему-то решили, что Буденный, поскольку он командовал конной армией, должен уметь управлять коневодством, и послали его на пост начальника коневодческого управления Наркомата земледелия. Но вскоре и оттуда его пришлось убрать. Об этом эпизоде Буденный рассказывал журналистам в Московском доме печати.

На новом посту Буденному опять не повезло. Кони, словно назло, стали дохнуть в непомерном числе. Это было время становления колхозов, страшное не только для людей, но и для сельскохозяйственного скота. «Коней в колхозах ни черта не кормили, с чего бы они жили», – рассказывал Буденный.

Однажды Сталин вызвал его к себе. "Ну, думаю, держись, готовь чуб, – повествовал он. – Прихожу, и вводят раба божьего Семена к Сталину. А у меня в ногах сплошная неуверенность. Иосиф Виссарионович этак с подвохом меня спрашивает:

– Так ты, Семен, в конях толк понимаешь?

– Понимаю, – говорю. – С детства к этому приучен.

– А лошади-то дохнут, – тихо говорит Сталин.

– А черт их знает, – говорю, – чего они дохнут. Самые подробные инструкции на места спустили, всё в них расписали – сколько сена и овса давать, как поить и прочее.

– А лошади всё-таки дохнут, – опять говорит Сталин. – Ты им напрасно инструкции шлешь. Они в письменности не разбираются, им корм требуется. Сколько у тебя Заготсено корма для скота имеет? Сколько на севере? На юге? На западе?

Вижу, гневается Иосиф Виссарионович, и взмолился я тут: отпустите, – говорю, – меня назад в армию. Сил моих нет. В управлении больше двух сотен сотрудников и все пишут-пишут-пишут. Целый день только и делаю, что подписываю. Сам понимаю, что коней инструкциями не накормишь, да только где же я сена возьму, если на местах не заготовляют!

Послушал меня Сталин и говорит: 'Да, надо тебя пожалеть. И коней пожалеть'. Позвонил Ворошилову и вернулся я в армию"».

Из всех советских полководцев, если не считать Ворошилова, Буденный был наиболее заметным. Хитроватый казак весьма ревниво берег свою популярность. От природы он не речист, но вряд ли кто-нибудь другой может сравниться с ним по количеству произнесенных речей. Он выступал перед студентами московских высших учебных заведений и перед детьми во Дворце пионеров. Его усатое лицо появлялось во вновь открытом родильном доме для фабричных работниц и на московском ипподроме перед началом скачек. Он неизменный оратор на съездах в Кремле.

Меня косноязычная словоохотливость Буденного волновала лишь потому, что она в некоторой мере отравляла мне жизнь. Перед каждым выступлением своего шефа адъютант Буденного разыскивал меня и предупреждал:

– Приказано вам быть к семи ноль-ноль. Приходилось тащиться куда-нибудь на окраину города, где Буденный произносил очередную свою речь. Выждав ее окончание, я возвращался в редакцию. Поздно ночью раздавался телефонный звонок. Я ждал его. Знал, что Буденный не успокоится, пока не узнает, будет ли написано в газете о его выступлении. Происходил приблизительно такой разговор:

– Ну, как понравилась тебе моя речь? – спрашивал Буденный.

– Хорошая речь.

– Ты ее всю записал?

– Всю (обычно я ничего не записывал).

– На какой странице завтра будет напечатано?

– Не будет печататься. Редактор говорит, что вам не стоило бы выступать на таком маловажном собрании.

– Слушай, скажи твоему редактору, что это не его дело указывать мне. Если завтра речь напечатана не будет, я перенесу этот вопрос в ЦК партии. Понятно?

Буденный с грохотом бросал трубку на рычаг, а я плелся к редактору и после слезных просьб тот соглашался переверстать четвертую полосу, чтобы выгадать тридцать строк для сообщения о речи Буденного.