Будешь моей мамой

— В больницу, — произнес Игорь Дмитриевич решительно. — Мы едем в больницу. Немедленно. Александр, ты с Анной остаешься здесь. Тетя Марина за Анной присмотрит. Галь, ты с нами. Куда ближе — до районной, до городской? Оленька, извини, сейчас немножко больно будет… Он достал из кармана складной кож, открыл его и, не слушая ее протестов, мигом срезал с ее быстро опухающей ноги парусиновую тенниску. Прямо на куски раскромсал. В чем она теперь ходить будет? Ольга так расстроилась, что только об этом и думала все время, пока они ехали в районную больницу, и пока там ее осматривал хирург, и пока ей делали рентген, а потом накладывали гипс — какая-то косточка там все-таки треснула, оказывается. И потом, по дороге из больницы в Семино, сидя на заднем сиденье машины рядом с непривычно молчаливой Галкой и почти засыпая от усталости и от обезболивающего укола, Ольга тревожилась главным образом о том, что опять осталась разутая. Не в шелковых же туфельках ей по саду лазать, правда? Или ее так и будут теперь все на руках носить, как последнюю калеку? Противно же…

Игорь Дмитриевич вынул Ольгу из машины и на руках отнес в ее спальню, и это было не так уж и противно. Наверное, потому, что она мало что соображала — мысли путались и глаза слипались. Она еще помнила, как Галка помогала ей раздеться, что-то сердито бухтя при этом, а потом уже ничего не помнила — провалилась в глубокий, черный, наполненный болью и тоской сон.

Боль, тоска, и безнадежность, и страх — вдруг кто-нибудь узнает, — и стыд — терпишь и молчишь, значит, сама и виновата. И никакого просвета, никакой надежды, ничего не изменится. У нее просто не хватит сил что-то изменить, не хватает сил даже на то, чтобы встать и приготовить завтрак! Но встать обязательно надо, потому что, если она не приготовит завтрак, будет еще хуже… Гриша, пожалуйста, не кричи, соседи услышат, не надо, мне больно, не трогай, я сейчас сама встану, не надо, пожалуйста, тише, пожалуйста, пожалуйста…

— Оленька, тише, не надо шевелиться… Очень болит, да?

Она с трудом разлепила веки — наверное, глаза опять отекли. Что же делать, придется звонить кому-то, чтобы сегодня подменили ее на дежурстве в отделении… Да нет, какое дежурство. Это было давно. А сейчас она — няня Чижика. Тогда почему у нее отекли глаза? Ольга с трудом подняла руку, ощупала лицо и успокоилась — глаза нисколько не отекли. И вообще, при чем тут глаза? Она же ногой ударилась, когда Чижика ловила.

— А где Чижик?

— Тише, тише. — В слабом свете ночника лицо Игоря Дмитриевича казалось каким-то незнакомым, она его только по голосу и узнала. — Больно, да? Сейчас я тебе таблеточку…

— Где Чижик? — настойчиво повторила Ольга, окончательно просыпаясь. Он что, опять ребенка без присмотра оставил?

— Анна дома, — успокоил он. — Саша-маленький их с Галкой вечером отвез. Галка пока с Анной побудет, а завтра днем мать приедет. Вячеслав Васильевич в санатории сейчас, так что она сможет недельку с Анной побыть.

— Кто такой Вячеслав Васильевич? — Ольга совершенно не понимала, о чем он говорит. Галка почему-то с Чижиком побудет, Инга Максимовна зачем-то приедет… — Почему Чижика в город увезли?

— Вячеслав Васильевич — муж моей матери, — терпеливо объяснил Игорь Дмитриевич. — Немолодой уже, болеет часто. Вот его в санаторий и отправили. Анна побудет в городе, пока ты не поправишься. Съешь таблеточку, а? Доктор сказал: если очень больно будет, надо тут же таблеточку глотать, и сразу…

— Ничего мне не больно, — отрезала Ольга, отталкивая его руку. — Не буду я гадость всякую глотать. И так уже стакан димедрола впороли…

— Значит, так надо было. — Он говорил с ней, как с больным ребенком. — Съешь таблеточку, а? Не могу я смотреть, как ты мучаешься…

— Чего это я мучаюсь? Подумаешь — на Сашу упала! А он не мучается? — Ольга раздражалась все больше и больше. — Зачем Чижика от меня увезли? Я что, заразная?

— Тише, тише. — Он склонился над ней еще ниже, тревожно вглядываясь в ее глаза, удерживая за плечи горячими шершавыми ладонями. — Тебе просто полежать придется, совсем недолго… Я с тобой здесь побуду, тетя Марина за тобой поухаживает… Съешь таблеточку, тебе же больно. Ты даже во сне говорила, что тебе больно. Слушай, а может, ты пить хочешь? Я компотику наварил, яблочного. Он остыл уже. Хочешь пить?

— Я есть хочу, — из чувства противоречия заявила Ольга и тут же поняла, что это чистая правда. Это потому, что сейчас ночь. Раньше во время ночных дежурств в больнице она всегда страшно хотела есть.

— Ой, как хорошо! — обрадовался Игорь Дмитриевич. — Курицу будешь? Жареную. И я сейчас салата накрошу. И хлеб замечательный есть, тетя Марина вечером свежий испекла, раз уж мы не уехали.

Он исчез и через несколько минут приволок полный поднос всякой еды, поставил его на тумбочку, нырнул в комнату Анны, вернулся с двумя подушками и, обхватив ее за плечи, приподнял и посадил, затолкав ей за спину подушки.