Будет револьвер — будем путешествовать (сборник)

Рат отпрянул назад, рот его искривился. Не знаю, было ли то действие наркотика, или прилив крови к голове, но только мне показалось, что на лице его появилось выражение не страха или ужаса, но почти нечестивого удовольствия. Его губы раскрылись, обнажая зубы, глаза сузились. Я вспомнил слова Хатиты о том, что Рат хотел, чтобы ему причиняли боль, и вот теперь он чувствовал боль, смертельную боль.

Несколько секунд он неподвижно стоял передо мной, в то время как его руки нащупали рукоятку ножа и слабо подергали ее, потом он все еще с тем же выражением на лице упал на колени. Медленно он опустился на пол и остался лежать, удерживаемый торчавшей в груди рукояткой. Смерть пришла к нему не сразу.

Я забыл сказать ему про Хатиту, и очень жалел, что не вспомнил. Мне казалось, что Рат умер слишком счастливым.

Я поднял с пола револьвер и повернулся к кровати, чувствуя, что каждый нерв в моем теле напряжен и дрожит. Елена бросилась ко мне, прижалась головой к моему плечу и расплакалась.

— Шелл, — прошептала она. — О, господи, Шелл. — И, прильнув ко мне, она прижала меня к своему обнаженному телу.

На минуту она словно обезумела — дикая, горячая мексиканка, страстно живая в моих объятиях, прижималась ко мне, целуя меня, лаская меня руками, грудью и телом, как будто не в силах достаточно выразить чувство благодарности, она старалась отблагодарить меня всем, что имела.

— Елена, лапушка, — сказал я, — кто еще в этом доме?

Она оторвалась от меня, вдруг вспомнив, где она находится, вдруг осознав грозящую нам опасность.

— Хэммонд, больше никого. — Она говорила отрывисто, у нее, как и у меня, перехватило дыхание. — Рат был... уже готов к тому... чтобы... — Она содрогнулась. — Я думала, он убьет меня своим ножом. Мы что-то услышали. Я не знала, кто это или что там. Когда я увидела тебя, я подумала, что он тебя убьет.

Я высвободился из объятий Елены и отошел от кровати. В моей руке снова был револьвер.

— А где те, другие?

— Здесь только Хэммонд. Внизу. Не знаю, где именно. — Она умолкла, потом спросила: — Шелл, что ты собираешься делать?

Я усмехнулся. Кровь стучала у меня в висках и пульсировала в венах.

— Убить его.

Она облизнула губы и уставилась на меня. Она молчала.

Я оставил ее и нашел лестницу, ведущую вниз, во тьму, и стал спускаться по ступенькам, почти не касаясь их, чутко реагируя на все. Потом я очутился в холле. Из-под двери струился свет. Я открыл дверь и тихо вошел в комнату.

У книжного шкафа, справа от меня и спиной ко мне, стоял Артур Хэммонд. Слева от него, в нескольких футах, был полированный письменный стол. На нем лежал тупорылый револьвер, неуместный и уродливый на фоне блестящего дерева. Он был без пиджака, и я заметил ремешок кобуры, которую он все еще не снял с себя. Очевидно, дома он чувствовал себя в безопасности. Он не слышал, как я вошел.

Я направил револьвер ему в спину, положив палец на курок.

— Хэммонд, — сказал я вполголоса.

Он обернулся, заложив пальцем то место в книге, которое он читал.

— Что?

Он заморгал, уставившись на меня непонимающим взглядом. Казалось, прошла вечность. И вдруг лицо его обмякло, челюсть отвисла, щеки опустились, и он задрожал.

— Нет, нет, — произнес он срывающимся голосом. — Подождите. Пожалуйста, подождите. — Я едва расслышал его слова.

— Пора, Хэммонд, — сказал я. — За убийство Пита Рамиреса. За множество других вещей, которые вы совершили.

— Я не убивал его. Не убивал. — Он повторил это несколько раз, не в силах отвести глаза от дула наставленного на него револьвера. Я знал, что нажми я чуть посильнее — и пуля вонзится в жирное, дрожащее тело Хэммонда. Он тоже знал это. Он повторял одни и те же слова, как будто боялся, что как только он умолкнет, пуля разорвет его сердце или мозг. — Я не убивал его. Это был только наркотик. В резинке. Я не мог убить его. Пожалуйста. Это Рат, это он подсыпал наркотик, сунул резинку ему в карман после того, как ударил его. Мы не хотели его смерти, хотели только, чтобы он проиграл. Мне нужно было, чтобы он проиграл.

— Но это убило его, Хэммонд, с такой же неизбежностью, как если бы вы его застрелили. Он мог бы умереть, даже если бы не упал.

Впервые я говорил так долго, и это как будто разрушило то почти гипнотическое состояние, в которое он впал. Он протянул руку и бочком двинулся к столу.

Остановившись, он ущипнул себя за щеку, не сознавая этого жеста.

— Отпустите меня, Скотт, — сказал он.

— Нет.

— Я ни в чем не виноват. Вы правы насчет скачек, но я не хотел убивать Рамиреса. Мне нужно было выиграть. Я уже телеграфировал имя победителя в Лос-Анджелес. Мне нужно было, чтобы Лэдкин пришел первым, иначе меня бы убили. — Он снова слегка подвинулся к столу. Теперь его тело заслоняло от меня лежащий на столе пистолет, но руки он по-прежнему держал перед собой.

— Кому вы телеграфировали в Лос-Анджелес, Хэммонд?

Он торопливо назвал несколько имен. Мне они ничего не говорили, но для Куки Мартина они могли означать многое. Потом он сказал: