Будет так, как я хочу

— Мама и Дима прекрасно справятся. Уж как-нибудь втроем довезем ребенка до дома.

— Настя. Это не обсуждается даже. Я выезжаю. А ты, будь добра, сообщи, когда вас выписывают. Иначе я всю эту богадельню поставлю на уши.

Потрясающе. Вот зачем мне, спрашивается, на выписке этот чужой человек? Я в последнее время ощущала себя суеверной клушей, которая верит во существующие приметы. Считала, что смотреть на моего малыша имеют право только самые близкие, ну и врачи с акушерками, от них-то куда денешься?

Спорить не стала. Двое суток в одной палате с Максимкой дались настолько сложно, что спорщик из меня был никудышный. Хотелось только есть и спать. И если с едой проблем не возникало — мама постаралась, натаскала мне продуктов с запасом, то со сном была откровенная беда. Не столько малыш требовал внимания, сколько напрягало бесконечное хождение медперсонала. Они словно все сговорились о том, чтобы не оставить нас в покое ни на секунду. Стоило только закрыть глаза, как тут же появлялась очередная тетечка для забора анализов. То у меня, то у Максика. Только укачаешь ребенка, так тут же приходит новая акушерка — взвешивать, замерять, проверять, обрабатывать. В результате мы с ним оба сходили с ума от недосыпа и раздражения. А я мечтала вернуться домой, к маме.

Роды начались на неделю раньше, чем все ожидали. И, конечно же, Игорю я сообщить забыла. Не до него было как-то. Ну, и не считала обязательным звонить: не его же ребенок, в конце концов. Какая разница, когда увидит?

Но Залесский был другого мнения, как оказалось. Он рвал и метал, потому что узнал о рождении Макса от мамы, через два дня после самого события. Случайно совершенно: не смог до меня дозвониться, связался с мамулей, она ему новость и выдала.

Он приехал в тот же день. Похоже, стартанул сразу же после нашего разговора. И гнал как-то очень быстро, потому что при нормальной скорости из Питера в Москву так не доберешься.

Тем же вечером явился на порог роддома, потребовал меня вызвать. Его напору мог бы позавидовать атомный ледокол: в это время уже не пускали никого, даже для пациентов платных палат не делали исключения. А для Игоря сделали. И, судя по выражению лица акушерки, пришедшей за мной, сопротивление было бесполезно. А я бы с удовольствием никуда не пошла: Макс только уснул сладко, и я мечтала подремать рядышком. Да и видеть Игоря не хотелось. Совершенно.

Он встретил меня огромным букетом из лилий, хризантем и роз. И еще каких-то цветов, чьи названия мне неизвестны. Протянул коробочку, бархатную, с какой-то ленточкой.

— Зачем это все?

— Подарок. Это нормально, когда женщинам делают подарки на рождение…

— Но это же не…

— Какая разница, Настя? — Он не позволил мне договорить. Оборвал на полуслове, прекрасно понимая, что я хочу сказать.

А мне до жути не хотелось принимать эти подарки! Вернее, хотелось бы и цветов, и подарков, но не от него! Максим, пусть еще сморщенный, красный и с закрытыми глазами, слишком напоминал своего настоящего отца, чтобы можно было о том не думать.

— Ты стала матерью, меня сделала отцом, пусть и формальным. Зачем теперь отпираться от происходящего?

Игорь выглядел очень уставшим. Но даже сейчас говорил уверенно и твердо. И… в целом, он был прав, конечно.

Не стала препираться, а просто приняла букет и коробочку.

— Спасибо.

— Фотографии есть? — я кивнула. — Покажешь?

Без возражений открыла галерею на телефоне, открыла фотки Максима. Протянула смартфон Игорю и с наслаждением наблюдала, как он старательно держит лицо.

— Ну… такой. Хороший. Симпатичный.

Расхохоталась. Не смогла удержаться.

— Да ладно, не прикидывайся. Если бы я не смотрела кучу видео перед родами, тоже испугалась бы.

— Я не испугался, не придумывай.

— А я вот была на грани, когда мне вручили что-то мокрое, красное, брыкающееся и орущее. Сказали — держите, мамочка. А я и не знаю даже, как держать…

— Да ладно? — похоже, я смогла пробить брешь в его бесконечном самообладании. На лице Игоря отразилось что-то, похожее на ужас. — Прямо сразу, в руки?

— Ага. Сейчас говорят, что так правильнее. Чтобы мать и ребенок сразу ощутили связь… Лично я боялась, что не смогу его удержать и выроню.

— Не уронила же?

— Нет. Через пять секунд его забрали и понесли мыть и пеленать. Только потом уже выдали кулечек.

— Дай-ка, еще раз посмотрю…

— Игорь, он похорошеет не скоро. Как ни рассматривай. — Сказала я, которая часами могла бы любоваться на своего ребенка. Но он же мой, а другим нечего на него смотреть!

— Ну, мне тоже говорили, что рекламные фотографии врут… — Его слегка отпустило, кажется. И теперь он смотрел на лицо малыша с любопытством.

— Если бы всем показывали реальные фото новорожденных, рождаемость упала бы в десятки раз.

— Максим Игоревич, значит? — вот если бы не моя уверенность в том, что Игорь точно знает, чей ребенок, могла бы подумать, что он ищет свои черты. Безнадежно, конечно. Их с Максом объединяла только фамилия и половая принадлежность.

— Да. Мне кажется, звучит хорошо…

— Отлично звучит. Жаль, правда, что со мной не посоветовалась…

— От тебя будет отчество и фамилия. Этого достаточно, нет?