«Будет жить!..». На семи фронтах

Еще в студенческие годы я познакомился с некоторыми научными работами Вишневских, но по-настоящему познакомился с их школой в эвакогоспитале Волховского фронта. Мы пользовались разработками ученых во многих областях: применяли местную анестезию по методу «ползучего инфильтрата», изучали вопросы нервной трофики, лечения ран и воспалительных процессов. Широко применялись для лечения раненых масляно-бальзамические повязки и новокаиновые блокады, разработанные Александром Васильевичем и Александром Александровичем.

Главной моей обязанностью зимой 1941/42 года оставалось медицинское обеспечение личного состава батальона, а следовательно, в значительной степени и его боеготовности. Задачи же стояли самые разнообразные. Подразделение получило пополнение, и мне пришлось самым тщательным образом осматривать молодых бойцов, оценивать их физическое состояние. Разумеется, медицинские комиссии военкоматов, а также кадровые органы отбирали в воздушно-десантные войска наиболее подготовленных для этой службы воинов. Но случались и ошибки. Их надлежало исправлять немедля, ведь нашим войскам предстояло действовать в далеко не обычных условиях, в тылу врага.

Помню, как-то подошел ко мне молодой лейтенант, командир взвода минометной роты. Прибыл он всего несколько дней назад. Попросил:

— Товарищ военврач третьего ранга, помогите мне перевестись в пехоту.

— Почему? — удивился я. — Есть какие-то причины?

Лейтенант долго мялся, а затем сказал:

— У меня в детстве были травмы…

Однако дальше этого общего объяснения дело не пошло. Ничего вразумительного и определенного он рассказать не смог, да и я не обнаружил каких-либо отклонений от нормы, не определил заболеваний, которые могли бы помешать ему в службе в ВДВ.

Я попытался вызвать лейтенанта на откровенный разговор. Он опять долго молчал, а потом признался, что боится прыгать с парашютом, и снова взмолился:

— Помогите перевестись в пехоту. Честное слово, буду воевать как надо…

— А вы думаете, что в пехоте не страшно? — спросил я. — Или полагаете, что среди сотен ваших сослуживцев все одинаково храбро совершали свои первые прыжки? Каждому приходилось перебарывать себя, уж вы поверьте.

Он промолчал, а я задумался. Нужно было помочь молодому командиру, но как? Перевести в пехоту? Нет, на такое легкое и в общем-то не совсем оправданное решение я пойти не мог. Снова стал убеждать, что его здоровье не может помешать прыжкам. В заключение сказал:

— Советую вам: чтобы у товарищей не возникало подозрений в недостатке у вас храбрости, готовьтесь к прыжкам наравне со всеми. Рота ваша на хорошем счету — не надо подводить коллектив. Я вам обещаю помочь в наземной подготовке и совершить прыжок вместе с вами. Если непосредственно перед вылетом замечу, что прыгать вам по состоянию здоровья нельзя, официально заявлю об этом командованию.

Лейтенант долго растерянно молчал, но выхода у него не было, и он согласился со мной.

Едва лейтенант ушел, я отправился к комиссару батальона. Старший политрук Коробочкин сидел над какими-то бумагами. Меня встретил приветливо. Полуофициально поинтересовался:

— С чем пришли, доктор?

Рассказал ему о беседе с лейтенантом, взяв слово, что будет молчать, и попросил разрешения прыгнуть вместе с ним.

— Ну что ж, насчет тебя поговорю с комбатом, скажу, надо, мол… — согласился Николай Иванович. — Значит, мало тебе дел на медпункте, уже и в мои непосредственные обязанности залезаешь, — смеясь, прибавил он. — Впрочем, если у тебя получится, благодарен буду…

При подготовке к вылету на прыжки я внимательно следил за лейтенантом, понимая, что если он спасует, то сразу потеряет авторитет, а тогда какая может быть речь об успешном командовании взводом? Действительно придется переводить в другое место.

С утра лейтенант был подавленным, отрешенным. Я, как мог, подбадривал его, шутил.

И вот самолет поднял нас в воздух, быстро набрал высоту и, сделав круг, оказался над учебным полем.

— Ну, теперь вперед, спокойно, вниз не глядите, — сказал я, легонько подталкивая лейтенанта.

Он сделал шаг, второй. На мгновение замер, обернувшись.

Подчиненные смотрят, — сказал я ему на ухо. — Ну…

И он прыгнул… Приземлились мы недалеко друг от друга. Он уже освободился от строп и бежал ко мне.

— Спасибо, доктор, спасибо! — кричал на ходу.

Мы обнялись. Я и прежде не раз наблюдал, как менялось настроение у многих людей после первого прыжка. Случилось так, что и лейтенант сразу позабыл все свои былые тревоги и сомнения.

— Ну а теперь можно смело просить командира о переводе, — сказал я, хитровато улыбнувшись.

— Куда? — опешил лейтенант. — Зачем? Нет, нет…

— Конечно нет, — успокоил я. — Вы теперь настоящий десантник.

Однако случалось и так, что ничем мы не могли помочь человеку и приходилось расставаться с ним. Помню, привели ко мне красноармейца Хренова, который наотрез отказывался от прыжков, жаловался на сильные боли в животе и просился к врачу. Осмотрев его самым тщательным образом, я не обнаружил никаких заболеваний и решил на следующий же день сам вывести его на прыжки, полагая, что будет все так же, как и с лейтенантом.