«Будет жить!..». На семи фронтах

Порой доводится слышать наивные утверждения перенесших ранения людей о том, что вот, мол, они наотрез отказались в прошлом от ампутации конечности, сумели настоять на своем и потому сохранили руку или ногу. Это далеко не так. Врачи, безусловно, не сбрасывают со счетов мнение своих пациентов, но определяющим для принятия решения всегда остается объективное показание к ампутации. И в нашем медсанбате этот вопрос всякий раз решался не одним хирургом, а консилиумом врачей. Так было и в случае с летчиком. Большинство моих товарищей после внимательного обследования раны лейтенанта согласились, что есть шанс на успех и что, главное, ампутацию при неблагоприятном развитии событий можно будет сделать и позже.

И тогда я взялся за работу…

После операции раненый чувствовал себя неплохо. Я думал, что все опасности позади, но уже через несколько часов дежурная медсестра прибежала за мной.

Снова осмотрел летчика. Он жаловался на усиление боли в ране. Увеличился отек. Других признаков прогрессирования инфекции не появилось. Доложил об этом Фатину. Он тоже принял участие в осмотре. Заключил:

— Положение тревожное. Надо дополнить дренирование раны за счет рассечения кожи и фасций на бедре… Попробуйте еще раз. Думаю, что с ампутацией ноги не опоздаем…

После второго оперативного вмешательства, трудоемкого и тяжелого, гангрена постепенно отступила.

У койки лейтенанта установили круглосуточное дежурство. Людей не хватало, но наши девушки жертвовали временем, отведенным им на отдых.

Общими усилиями борьба за жизнь и здоровье летчика была выиграна. Вскоре мы направили его в тыловой госпиталь долечиваться. Уже оттуда он нам присылал письма, благодарил. Приходили они затем и с фронта из истребительного авиационного полка, в котором воевал лейтенант после излечения.

К сожалению, раненые с газовой гангреной стали попадаться все чаще и чаще. Для них мы отвели отдельную палату, в которой проходили и подготовка к операции, и дальнейшее лечение. Мы старались делать все, чтобы свести к минимуму ампутации конечностей.

В октябре и ноябре 1942 года части нашей дивизии вели особенно напряженные бои. Противник, вводя новые подкрепления, пытался во что бы то ни стало овладеть городом. С каждой новой партией раненых до нас доходили горькие известия о гибели боевых друзей. С болью узнал я о том, что пал смертью храбрых бывший командир парашютно-десантной роты Иван Семенов, вместе с которым я воевал в Подмосковье. Вспомнился рейд по тылам врага, вспомнилось, что за необыкновенную удаль, за храбрость бойцы говорили о нем «наш Чапаев».

Погиб гвардии политрук Александр Козлов, мой товарищ по школе. Он, недолечившись, сбежал из медсанбата в свое подразделение.

— Как же я могу здесь лежать, когда там каждый человек на счету, — говорил Саша, просясь из медсанбата в строй. Его не пускали, пытались внушить, что рана была серьезной и надо долечиться — ничто не помогло…

Узнал я и о том, что оборвалась жизнь Михаила Шитова — комиссара 118-го гвардейского стрелкового полка, бывшего комсомольского вожака области, моего доброго товарища.

А те, кто оставались в боевом строю, храбро сдерживали врага, наносили ему огромный урон. Часто давали о себе знать мои сослуживцы — комбат Иван Гриппас и гвардии старший политрук Николай Коробочкин, другие гвардейцы.

Суровые испытания в огне Сталинграда еще больше сплотили коллектив медсанбата, побудили работать четче и согласованнее. Более грамотно стало проводиться послеоперационное лечение раненых. В совершенстве отработали мы способы переливания крови, приемы введения противошоковых и других физиологических растворов. Без малейших задержек эвакуировали раненых в госпитали. Оставалось только удивляться, откуда берутся силы у наших хирургов, фельдшеров, медицинских сестер и санитаров, которые нередко не отдыхали сутками.

С наступлением холодов прибавилось дел у санитаров. Так, противошоковую палатку отапливал у нас пожилой боец Кузнецов — из донских казаков. Трудился он день и ночь, а когда удавалось поспать, укладывался прямо возле печки, подкладывая под голову полено. Просыпался тотчас, если раздавался стон раненого или пора было подбрасывать в печку дрова. Так же самоотверженно работал и его товарищ Кашаф Миникаев. Он как-то особенно осторожно, даже нежно, снимал раненых с носилок и укладывал на операционный стол, умел аккуратно раздевать их, не причиняя боли.