«Будет жить!..». На семи фронтах

Я считался уже старожилом медсанбата, и новички по-своему отмечали это — мой опыт казался им достойным всяческого подражания. Я, конечно, не разделял их мнения и разъяснял: просто условия поставили меня в такое положение, что мне довелось раньше других серьезно заняться хирургией. Естественно, приобрел кое-какие навыки, но ведь хирург учится всю жизнь, от первой и до последней своей операции. Советовал почаще обращаться к Афанасию Федоровичу Фатину, однако тот казался им недоступным и идти к нему они не хотели. А ведь Фатин имел не только солидную хирургическую практику в клинике, но и педагогические навыки, которые могли помочь передать другим знания и опыт. Занимался же он с молодыми специалистами до обидного мало. Это объяснялось его постоянной занятостью организационными вопросами, от которых уставал больше, чем от операций. Для себя Фатин сразу определил, кого из молодых хирургов можно выпускать в самостоятельное «плавание» с уверенностью, что тот «не утонет».

Мне Афанасий Федорович доверял довольно сложные и ответственные операции, а также консультации при трудно диагностируемых ранениях. Дал право принимать решения относительно объема оперативного вмешательства в том или ином случае. Доверие это окрыляло, но и накладывало особую ответственность, ибо от моих решений, от моих действий зависело самое главное, что есть у человека, — его жизнь.

В редкие минуты откровения мы вспоминали с Афанасием Федоровичем клинику профессора И. Г. Руфанова, где научились пунктуальности и скрупулезности в исследовании больного, в определении диагноза и проведении лечения.

С такими людьми предстояло мне работать и жить, разделяя тяготы фронтового быта, ответственность за жизнь раненых, все радости и печали военной судьбы.

А поезд все шел и шел на север, унося нас от той героической земли, которую обильно полили кровью наши боевые товарищи. За разговорами время летело незаметно.

На одном из полустанков в вагон ворвались девушки. Сначала в дверном проеме показалась Аня Горюнова, за ней прошмыгнули к нам ее сестра Таня, Маша Морозова, Лида Аносова…

— Вы все на свете проспите! — зашумели они. — Новый год на носу!

Фельдшер Трутнева скомандовала на правах старшей среди девушек:

— А ну, девчата, накрывайте на стол!

Новый год… Второй раз выпало мне встречать его в суровую военную пору. Прежде это был праздник радости, а теперь… Теперь это был праздник надежды, ибо каждый из нас надеялся, что именно в новом году свершится, наконец, полная победа над врагом. Агрессор, конечно, еще очень силен, он далеко забрался на территорию нашей Родины, но ведь и год-то велик! Может, все-таки успеем выгнать гитлеровцев за пределы страны? Так думали в конце сорок первого, когда били врага под Москвой, так думали и теперь, встречая сорок третий, радуясь грандиозной победе под Сталинградом. Ведь в новогодние дни уже каждому было ясно, что судьба армии Паулюса решена.

С теплой грустью смотрел я на девушек. Они, наверное, впервые встречали новогодний праздник вдали от дома, вдали от родителей. Но я не находил печали на лицах наших боевых подруг — молодость брала свое. Бодро, весело распоряжалась Трутнева, бойко помогали ей девчата.

Без четверти двенадцать собрались за столом. Присели кто на табуретках, кто на ящиках с имуществом.

Командир батальона предложил помянуть товарищей, которых потеряли на берегах Дона и Волги. А когда минутная стрелка показала полночь, пожелал всем скорой победы и каждому — дойти до Берлина!

Утром разбудил меня грохот встречного состава. Многие наши еще спали. Здорово все устали. Как ни крути, а ведь даже после окончания приема раненых дел на старом месте было по горло. Едва прекратили лечебную работу, как навалилась хозяйственная — надо было готовить, а затем и грузить в эшелоны имущество, технику. И вот первые сутки, когда никто никого никуда не торопил. Встали не спеша, позавтракали. Но на этом и закончилась наша тишь да гладь комбат решил заняться делом, подвести итоги работы в период боев в междуречье Дона и Волги и в Сталинграде. До сих пор на это просто не имелось времени. А поговорить было о чем, особенно потому, что вновь назначенные в батальон врачи хотя и участвовали во всех событиях, но служили на иных должностях и выполняли обязанности, значительно отличающиеся от наших.

О многом мы успели поговорить. К примеру, Владимир Тарусинов поинтересовался у меня, почему в Сталинграде было значительно больше осложнений, связанных с анаэробной инфекцией, с шоком, чем на Дону.

— В Донских степях случаев анаэробной инфекции вовсе не было, — ответил я, — да и шок встречался реже. — Пояснил, что все дело в быстроте доставки раненых в медсанбат. На Дону мы все отладили прекрасно, а в Сталинграде не удавалось это делать по независящим от нас причинам.

Да, было что рассказать. Пришлось медсанбатовцам встретиться и с тяжелым шоком, и с конечной стадией перитонита, и с газовой гангреной.